Тогда из небытия начали возвращаться к жизни многие опальные писатели и ученые. В 1989 году появилось репринтное издание К. Валишевского «Первые Романовы», в 1990 году - двухтомник воспоминаний П.Н. Милюкова (!). Осторожно, но иным языком попытался заговорить институт истории АН СССР и даже ИМЛ при ЦК КПСС. Однако перестройка продолжала буксовать. «Большинство», «увлеченное идиотскими идеями», повинное в смуте двадцатого века, перенесшее страшные бедствия, не верило в неизбежность перемен, по-прежнему надеясь на инициативу сверху.
Об этом свидетельствовала подготовка к внеочередному 28 съезду КПСС. Рядовые коммунисты на местах, в том числе и в Липецке, особенно ветераны, питали центр надеждой возродить «величие» КПСС путем «совершенствования внутрипартийной демократии» и строительства «социализма с человеческим лицом». Как можно было совершенствовать демократию в партии, в которой ее никогда не было? Однако именно под этим лозунгом проходила подготовка к съезду. 22 февраля 1990 года этот лозунг стал темой открытого собрания партийной организации нашего института. Передо мной постановление этого собрания, в котором отмечено, «что за годы перестройки (?) произошло некоторое отставание процессов демократизации в партии от процессов демократизации в обществе. Кризисные явления в равной степени охватили страну и партию, массовым явлением стал выход коммунистов из рядов КПСС». Руководство КПСС на всех уровнях оставалось верным себе. Поэтому в постановляющей части партийная организация института проявила осторожность, заявив, по привычке, об одобрении платформы ЦК КПСС к 28 съезду «К гуманному, демократическому социализму». Собрание обращалось к горкому КПСС с просьбой: разрешить (демократия?) альтернативные выборы делегатов на съезд, дозволить самостоятельность в деятельности низовых организаций и допустить многопартийность на время выборов делегатов на съезд Народных депутатов. Но все больше становилось тех, кто не просил, не ждал, не верил обещаниям КПСС и говорил: «Мы сыты до скончанья дней твоею призрачной заботой, свободой призрачной твоей!» (Геннадий Красников).
Меня в то смутное время больше всего волновало состояние наших семей: в Москве и в Липецке. Тогда в 1990 году в нашей стране появились первые саквояжники. Свой товар пока они реализовывали нелегально. Те, у кого я покупала швейную машину, имели свою базу на квартире в 10-м микрорайоне Липецка. Туда мы ездили вдвоем с Б.. За машину просили 17 тысяч. Я взяла ее, не торгуясь, хотя Б. и ворчал. Тем же путем, что и стиральную, отправили мы в Москву и швейную машину.
Особой моей заботой оставался Володя младший. Он учился в седьмом классе, учился неплохо, хромала только математика. Я договорилась с Павлиной Андреевной Лифановой, заслуженным математиком нашего института, и она перед каждой контрольной работой по алгебре или геометрии занималась с моим внуком дополнительно. Если она в это время находилась в своем поместье в деревне «Большой Хомутец», мы с Володей отправлялись туда. По английскому языку он занимался с Екатериной Ивановной, автором школьного учебника по английскому языку. Русским языком и литературой с ним занималась я. Часто он недоуменно спрашивал меня: «Как ты до сих пор умудряешься помнить правила русского языка?» - «Меня так учили», - отвечала я, с благодарностью вспоминая Людмилу Васильевну Плющенко.
Как-то он написал прекрасное сочинение «Где прячутся ошибки?» Я отправила это сочинение в газету «Пионерская правда». 20 марта литературный консультант газеты Л. Иванова написала мне: «Уважаемая Екатерина Александровна! Получила Ваше письмо. С большим удовольствием его прочитала. Неужели Вы или родители не редактировали Володю? Написано так, что прямо не к чему придраться, можно сказать, профессионально, хоть идея и заимствованная. Это мы говорим справедливости ради, чтобы присутствовала и критика, а не только похвалы. Постараемся, если будет такая возможность, опубликовать Володино сочинение. А ему передавайте привет и признание. Всего самого доброго!»
Продолжал он посещать и секцию плавания, но не у Константина Витальевича, а у Владимира Прокофьевича в «Спартаке». Результаты у него были не плохие, особенно в плавании кролем. Он подавал надежды, и Владимир Прокофьевич решил поднажать на него. Я давно знала – к моему внуку такой метод стимулирования не применим. Владимир Прокофьевич ужесточил требования к Володе, ужесточил грубостью и несправедливостью. Ему было не известно о том, что секцию плавания Володя посещал не ради спортивных разрядов. После Константина Витальевича этот переход к тренеру, работавшему во имя рекордов, оказался для Володи очень ощутимым. И мы решили перейти на плавание по абонементу. Чтобы ему было не скучно, я приобретала в нашем профкоме абонементы на него и на его друга Алешу Воронова. С осени 1989 года Володя посещал еще и занятия художественной школы – он неплохо рисовал. В 1990-й год мы перешли деятельными людьми. Во взаимоотношениях наших семейств, казалось, царил мир и согласие.
Свободное копирование
