1 июня она прислала телеграмму: «Владимир поздравляю с днем рождения будь здоров веселых тебе каникул постарайся быть для всех радостью а не наказанием. Надя». 6 июня в письме в Москву она жаловалась мне: «Дед и Володимир молчат, словно писать разучились. Не знаю, как они там сдали экзамены. Впрочем, как бы ни сдали, лишь бы без душевных затрат». Дед в это же самое время в письме ко мне в Москву: «Вовка все больше тяготеет к халтуре. Возрастает его противодействие (?) учебе, фундаментальности (девятилетнего мальчика? Вспомнил бы чем сам знимался в этом возрасте – Е.Е.). Все чаще звучит: «Можно, я погиляю?» Так в оригинале. Знать бы взрослому человеку о том, что и от кого можно требовать. Кто из них двоих уже нуждался в серьезных, именно фундаментальных знаниях, особенно в психологии.
Сдали они экзамены и жили с душевными затратами, но не столько в связи с экзаменами. Дед не обладал способностью снимать напряжение. Острые углы он не умел сглаживать, наоборот, обострял их еще более. Повторялась ситуация пребывания Б. с Аней в 1974 году, когда я была на курсах в Ленинграде. Все месяцы моего пребывания на курсах в 1974 году росли душевные затраты у Анны, в 1987 году – у Вовы. По этому поводу 8 июня Надюша писала деду с Вовой: «Наконец-то, получила от вас письмо, хоть и грустное». Прерву ее повествование. Б. доложил мне в письме, что после 4-х месяцев молчания он счел необходимым написать своей любимой дочери: «Я ей написал, что ее надо довоспитывать (?) одиночеством (?), забытостью с нашей стороны (вернее, с его стороны- Е.Е.). Тогда, быть может, острей поймет, что одиночество далеко не радость и не всем под силу». Дрессировать насилием или воспитывать нежностью, лаской, терпением, участием? Второе слишком хлопотно для человека, привыкшего «как можно больше заботиться о себе». Лучше бы продолжал молчать! Он ведь и так все эти годы был сторонним наблюдателем нашей жизни.
Продолжаю выдержку из Надиного письма от 8 июня отцу и Вове: «Надеюсь, вы не доложите маме о Володимировой болезни. Да, смотрите-ка, какое странное совпадение: тринадцать лет тому назад, в 1974 году – мне было столько же лет, сколько сейчас Владимиру – 9. В последних числах мая я приехала с тобой, дед, из Ленинграда в Липецк и через день-два заболела. И тоже это было без мамы. Это, может быть, и не простуда, вернее, простуда, спровоцированная нервной усталостью (об этом пишет Спок, да и я по той же причине болела в 1979 году в Тольятти, - помнишь?)». Дед не мог ничего этого помнить. На соревнования в Тольятти Надю возила я. Не мог он понять и причины болезни Нади в 1974 и 1979 годах и Вовы – в 1987 году. Анна была права в феврале 1974 года – у ее отца было каменное сердце, которое с годами только твердело, провоцируя душевные затраты и болезни теперь (1987 год) у внука
Напомню: дед обвиняет девятилетнего внука в «халтуре и в противодействии фундаментальности», а Надя, мудрица моя, в том же письме о результатах экзаменов: «Оценки Вовкины я считаю нормальными, да и пишет он для своего возраста вполне прилично. Лучшие оценки он будет получать, когда встанет вопрос об аттестате, да со временем и сам войдет в ритм устной и письменной речи. Грамотность придет, если будет больше читать, желательно, хорошую русскую литературу. Провалы со знаками препинания? Будем считать, что у Володимира это авторские особенности, а не ошибки. Володимир очень прилично пишет. Во-первых, у него хороший почерк. Во – вторых, у него всего две ошибки. В твоем письме, дед, их больше. Можно считать, что оценка Володимира по русскому на экзамене – показатель не знаний, а взаимоотношений ученика с учителем. Вова пишет мне: «Мы с дедом живем обычной жизнью, правда, с бабой намного лучше». Полностью согласна с вами, и в письме к ней обязательно выражу наше общее мнение. А картинку, Володимир, ты прислал мне очень симпатичную! Как там наш загородный замок? Были уже там? И как будете справляться без мамы? То-то, задумались, да?»
Надя была ближе к реалиям, чем ее 56-летний отец. Кому-то, хотя и поздно, следовало заняться самовоспитанием. Не так ли? И необходимость в самообразовании давно уже назрела – ведь «фундаментальность» послеуниверситетских познаний деда давно уже покоилась только на тщательном изучении советской периодической печати…
После экзаменов Вова стал посещать лагерь, организованный при школе. В письме Наде он сообщал: «Я дома почти не ем и ем в лагере. К нам иногда приходит мама». В связи с сообщением Вовы Надюша писала мне в Москву: «Жизнь у них там печальная». И деду в Липецк: «Дед, отчего ты моришь Вову голодом? Почему он не ест дома, а ест в лагере! Ведь там одни макароны, а ему нужна зелень, молоко! Уморишь ребенка! Сам, небось, цветочной пыльцой, как бабочка, питаешься и внуку хочешь еду сначала до минимума, а потом и вовсе на нет свести! Дед, корми Володимира хорошенько! Да не макаронами лагерными! Да, еще, я выслала Вовкин вышитый им самолет и приз за него – машинку. Ведь он еще в марте был на выставке». Так привязывала она Вову к тому мироощущению, которым жила сама.
Я в эти пять месяцев (февраль-июнь) по-прежнему пыталась «дойти до самой сути: в работе, в поисках пути, в сердечной смуте», в сердечной смуте особенно. Имела я на это право? Не только имела такое право, но в этом была и необходимость. Родственник, не имеющий собственного интереса и увлечения, становится неинтересным и детям его окружения. Обосновалась я не у Вали, а в общежитии в МГУ. Были занятия, которые нельзя было пропускать, остальные часы я проводила в библиотеке ИМЛ и в ЦГАОР. В ИМЛ мне по-прежнему помогала Валя. Руководителем секции историков была Ольга Ивановна Митяева. Она организовала нам посещение квартиры Ленина в Кремле, спортивного комплекса в Крылатском, Золотого фонда Оружейной палаты в Кремле, Мосфильма. Под ее руководством мы знакомились с работой Ленинского райкома КПСС. Преподаватели московских вузов, посещавшие наши курсы, организовали нам посещение интересных мероприятий в ЦДЛ, ЦДХ, ЦДА. В центральном доме актера были очень интересные встречи с Олегом Табаковым, Екатериной Максимовой и Владимиром Васильевым.
Свободное копирование
