В феврале Вова пошел в новый детский сад, что находится на улице Гагарина за зданием нашей почты. Вначале у него никак не ладились отношения с одной из воспитательниц. В ее смену, казалось, он был особенно неуправляемым. Через две недели он опять с ОРЗ при очень высокой температуре оказался в больнице. Надюша писала из Москвы: «Там в больнице утешьте Вовку. Я ему книжку купила «По щучьему велению», сделанную, как «Кот в сапогах» и даже лучше: в ней Емеля кланяется, сани едут, пила пилит и вообще в книге всяческие чудеса. Скажите ему, что я была в красивом месте, где гуляла в лесу и видела, как заяц пробежал! На свету мелькнул, сделав несколько скачков, и тут же исчез в тени. Как они умеют прятаться! Как удивительно пахнет воздух в лесу! Землей, снегом, солнцем и, бог весть, чем еще, но так пахнет, что только и нюхал бы! А еще вчера я видела кота! Толстый кот, пушистый, битком набитый собственным достоинством. Надменный, как британский лорд: на людей не глядит и, видимо, за котов их не считает». Так разряжала она неспокойную ситуацию, в которой рос Вова. Но она умела найти и способ отругать его, когда он был заведомо виноват.
Выйдя из больницы, Вова опять оказался в ситуации, когда Анатолий и Анна продолжали «разбираться между собой». На эту ситуацию Вовка отреагировал грубо, но искренне. Узнав об этом, Надюша писала ему 22 февраля: «А Вовку я поздравлять не буду! Он ругается, да еще стихоплетствует. Направить бы это в хорошую сторону. А за скандалы да истерики я еще приеду и задам ему хорошенько. А мне зайцы прямо из леса книжку передали (про Емелю). Я ее возьму вот и не привезу, если Вовка будет ругаться. Я с зайцами теперь познакомилась и скажу им, чтобы к Вовке ночью они больше не приходили и подарки ему не приносили. Сплошные беды на Вовку от меня!»
2,5 месяца моих усилий понадобилось для того, чтобы воспитательница в детском саду нашла подход к Вове и способ общения с ним. Но в начале мая он опять оказался в больнице. Вот она, тонко чувствующая «мама» - Надюша: «Вовка! Чего ты там болеешь? Такая весна! Тепло, солнышко, а он болеет. Мое высочайшее повеление: «Вовка! Не болеть! Сегодня было такое утро! Синее! У Маяковского: Такое «утро синее, что милиционеры должны на улицах раздавать апельсины». Невыносимо хорошее утро. На автобусной остановке видела синичку! Надо же, весной в городе синичка! Что в нашем «саду»? Как там теперь автобусы ходят? Вовку в огород берете? Как мне хочется в наш сад! Когда-нибудь у нас в саду будет так», - грезила Надя.
Из больницы Вова послал Наде и т. Вале свои «картины». О произведенном на них впечатлении Надя сообщала 9 мая: «Посмотрели мы тут Вовкины рисуночки. Он очень мрачный портретист и очень веселый, яркий пейзажист – что за краски!»
В мае 1982 года Вова и дед болели одновременно. На левой стороне шеи у Б. была опухоль. Ему сделали операцию. Подозрение на злокачественный характер опухоли не подтвердилось. В больнице он дописал черновик статьи, о начале работы над которой он сообщал мне из Ленинграда в декабре 1981 года: «Завершил давние дела по редукции труда и нашел механизм гарантии реализации закона распределения по труду. Это, конечно, огромное дело, которое надо оформить. К чему и приступаю». За четыре месяца оформить «огромное дело», по-моему, было нереально. Перепечатывая эту его работу, я обратила внимание на стиль и предложила кое-какие изменения. В годы моего обучения в аспирантуре к стилю моей устной и письменной речи предъявлялись жесточайшие требования зубров советской стилистики на нашей кафедре. Чего стоили требования С.С. Дмитриева, П.А. Зайнчковского или Н.С. Киняпиной? Но и им было далеко до требований моего научного руководителя. Ни за кого из своих студентов или аспирантов он никогда ничего не писал и не диктовал, как надо писать. Он ограничивался своими пометками на полях наших писаний, означавших удовлетворение или порицание, что означало: «Смотри и ищи способы выражения своей мысли сам». Стиль его сочинений нельзя было спутать ни с чьим стилем, под его работой можно было поставить только: Седов М.Г. и ничего больше. Того же он добивался и от нас.
Я сказала об этом Б.. Он предложил мне отредактировать работу, но даже малые мои поправки он встречал в штыки. Я отказалась от редактирования, так как по-честному, работу надо было писать заново. Но аспект этой работы Б. был далек от моего понимания и от моих интересов, и я не могла ни отредактировать ее, ни, тем более, написать ее заново. Он отправил работу Надюше, которая по его настоятельной рекомендации оказалась на факультете экономической кибернетики. «Я знаю, что папе очень хочется, чтобы я стала его помощником», - писала она мне 24 мая 1982 года. – «Но я же не могу!» Воспроизведу отзыв 17-летней стилистки, по возможности, полностью. Он тоже отражает ее внутренний мир, который девочка пытается отстаивать. 17 мая 1982 года по поводу фразы, в которой определялась задача исследования ее отца, она писала: «Ну, она ж битком набита стилистическими ошибками. Во-первых, «решить» - не суть, а цель, задача. Потом, если решить «формально», то в формальном виде. Я, разумеется, слишком мало понимаю, поэтому мне трудно подыскать равнозначное слово, но «формализованный вид» предложение не красит. Слово «динамическую» без всякого ущерба можно заменить на развивающуюся. Ведь от иностранных слов предложение не становится ни солиднее, ни научнее. И потом, три последних существительных у тебя в родительном падеже (я их подчеркнула) в одном предложении очень трудно воспринимаются. У тебя в целом большом предложении только один глагол, да и тот играет роль существительного. А ведь только благодаря глаголам фраза становится легкой, подвижной. Пушкин «глаголом жег сердца людей», а не тяжеловесными существительными, да еще не русскими. Видишь ли, мне, человеку со средним образованием, понять твою фразу чрезвычайно трудно. Я просто не улавливаю значения иностранных слов. Неужели нашего широкого русского языка не хватает для научных работ?
Папочка, извини меня за такое разбирательство, но, право, очень трудно тебя понять (а иногда и невозможно), когда ты так выражаешь свои мысли. Мне ведь хочется, чтобы тебя понимали все, а такие сложные, наполовину русские фразы только отталкивают читателей. И тут твоим лучшим редактором была бы мама, а ты так часто несправедливо отвергаешь ее мнение. Кстати, слово «формализованный» толковый словарь не объясняет. Наверное, ты запомнил чье-то неправильное выражение.
Ты пойми, я вовсе не хотела громить твое слово, да и у меня это не вышло бы. Но твои статьи должен понимать не только ты сам, но и остальные – и не академики, и без словаря, без дополнительного разъяснения, с первого раза. Не то будут толковать, как Библию – с разных концов. Тут уж не убережешься от извращений, перевираний. Все-таки форма должна соответствовать содержанию. Извини еще раз за то, что яйца курицу учат. Но ты понял, что я хотела сказать?» Она была убеждена в том, что на ее замечания отец не может обидеться, потому что его натура (в ее представлении) отвечала тем требованиям, которые предъявлял кинорежиссер Дзига Ветров к мужчине. В письме ко мне она цитировала его: «Бросить курить, мало есть. Раньше вставать. Делать не то, что хочешь, а то, что нужно делать. Надо хотеть то, что нужно».
Она не знала о том, что ее замечания были сродни тем, которые в 1962 году Б. делал Николай Вяткин. При внимательном восприятии замечаний Николая Вяткина упорным и разносторонним чтением и писанием в течение 20 лет трудно, но можно было выработать свой стиль даже в условиях той системы, в которой нам пришлось жить и заниматься наукой. Может быть, я ошибаюсь. Но мне кажется, что Б. потерял время – не сделал того, что мог сделать в эти 20 лет. И замечания 17-летней стилистки попали в самую точку - они вскрывали главный промах отца, который не сумел понять того, что простые мысли самые глубокие, но они приходят в результате длительного и систематического труда. Его стиль, как и в 1962 году Николая Вяткина, теперь отталкивал читателя, даже самого доброжелательного читателя, каким была Надюша. А ведь прошло почти 20 лет, в течение которых можно было выработать приемлемый стиль писания. В богословской литературе читаю: «И душевные и телесные силы человека совершенствуются, умножаются упражнением их. Упражняй руку часто в письме – хорошо будешь писать; упражняйся чаще в сочинении, - будешь сочинять легко и хорошо. Но не станешь писать – будешь дурно писать, несколько слов будет связать трудно; заданное сочинение будет египетскою работой. Всем необходим труд и деятельность: жизнь без деятельности и не есть жизнь, а что-то уродливое, какой-то призрак жизни» (Иоанн Конштадтский, т.1. с.172). Прав был и А.И. Герцен: «Нет мысли, которую нельзя было бы высказать просто и ясно». Но этому следовало учиться и Б., учиться давно, долго и упорно много читать и писать.
Мысли, высказанные вслух или записанные, хочет того человек или нет, отражают его внутренний мир – застыл он или развивается. От соприкосновения с духовно живым человеком растет и развивается всякий, не чуждый стремления к совершенствованию. Я охотно училась у многих и у своей младшей дочери тоже. Вот она пишет мне в том же году: «Я знаю, что требовать от всех безграничного ума нельзя. Но если человек не сделал всего для сохранения своего духа и своего здоровья, если, как говорили древние египтяне, «брюхо господствует в его доме», - то в последствиях виноват он сам и никто больше». Мир Надиных писем притягивал и притягивает меня до сих пор. Вот 22 июня 1982 года она поздравляет папу с днем его рождения и пишет: «Поздравляем папу с днем рожденья! Мы ему подарим лучшего печенья и еще в придачу мармеладу, и еще немножко шоколаду!» Б. тоже сочинял красочные и трогательные стихи. Вот один из них: «Я иду к лесам, я иду к полям, чтобы лепестки прижать к губам. Аленький цветок, где же ты возрос? Как тебя найти среди цветов – нежную красу, давнюю мечту, которую давно ищу. Капельки росы – слезы красоты. Им ли вы пролиты в ночи?» Стихи были живые, подвижные. Конечно, от научных трудов нельзя требовать того же. Но хотя бы доступностью они должны были отличаться? Сложнейшими проблемами занимались Петр Леонидович Капица, Наталья Петровна Бехтерева и иже с ними, но их ведь понимает не только узкий круг специалистов! Б. терял годы, и не охранительная система была в этом повинна, и не семья. У меня уже была возможность в этом убедиться, и Б. сам помог мне в этом.
Свободное копирование
