В конце сентября я была в Москве у Нади. Она жила у Валентины. Меня интересовало ее отношение к жизни вне семьи, ее восприятие увиденного и услышанного. В обстановку вне семьи она вживалась без душевного надрыва. Может быть, и был этот надрыв, но она умело или скрывала, или преодолевала его. После этой поездки Борису в Моршин я сообщала: «Надюша в нормальном состоянии, бодра, работоспособна. Хорошо сдала задание по английскому языку, по истории и политэкономии. Много времени отнимает у нее черчение и технология машиностроения. Я наблюдала, как Надя чертила последний чертеж. Сама одолела и вполне сносно. Договорились мы с ней о том, что я буду ей писать конспекты к семинарам по истории КПСС, чтобы освободить ее от этой бесполезной работы. Аленка работает за городом, приезжает только на субботу и воскресенье. Когда ее нет, у них с Валей рай. Надюшка ей помогает убирать квартиру и по другим домашним делам. Осталось посмотреть, как у нее идет математика».
О математике сразу же после моего отъезда Надя писала мне: «На кого ты меня оставила? У-у-у! Ну, это просто так, пока все относительно нормально. На рубежном контроле я получила четверку по математике, пятерку по английскому языку, хорошо по черчению истории и политэкономии. Мы с т. Валей были на фильме «Тегеран-43». Обязательно посмотри. А в понедельник мы были в Шереметьевском дворце. Такая музыка, что и слов нет сказать. (А я в Киеве смотрела балет «Тщетная предосторожность» - хорошо хохлы танцевали). Какой размер Вовка носит? На турбазе будет посвящение в студенты. Будет дискотека, значит, гром, шум, тарарам, бах-бах! Спать невозможно – лучше уж в колхоз на картошку. Аленка опять начинает звереть». После посвящения в студенты: «На турбазе красиво было. Утром здесь было холодно и туман, трава мокрая, а деревья красивые. Там береза стояла под окном, а по ней синички прыгали. На картофельном поле летели длинные, тонкие серебристые нити паутины. В лес бы сейчас. Мы давно не ездили за грибами». 17 октября: «Сегодня после института была на бульварах: Чистопрудном, Покровском, Яузском. Прошла переулками Петропавловским, Подколокольным и по улице Солянка от ее начала и до конца. Старая Москва и пахнет как-то иначе. В пятницу была в Пушкинском музее. Мне бы с тобой хотелось быть, как в Ленинграде, Гурзуфе, Болгарии, на Волге, дома – везде». «В воскресенье мы поедем во Владимир. Экскурсия на автобусе на целый день. Очень хочется сходить в Ленинку еще раз на выставку редкой книги, но совсем нет времени. Так что я пока не звоню». Пока не звонила она Зое Арсеньевне. В ее письмах отражался ритм ее жизни и ее интересов. Ее интересы были тем, чем бывает спасательный круг на неспокойном море. Ее внутренний мир был ее опорой. Это для меня было главным, а не отметки, которыми преподаватели оценивали ее знания.
«Аленка бушует. Со мной, когда т. Вали нет, она ведет себя совершенно нормально. Но в отношении к т. Вале она ужасна». В ноябре я опять была у них. Вале пришлось вплотную заняться организацией лечения Аленки. Мы с ней вместе пошли на консультацию к психоневрологу, которая сделала заключение: девочку надо срочно класть в больницу. Выслушав меня, доктор сказала, что Анна помогла себе тем, что выбросила значительную часть своей энергии в половых связях и особенно рождением ребенка. Она отметила, что ушиб головы в детстве может спровоцировать у Анны заболевание, подобное Аленкиному. Тут я вспомнила свою жизнь. Сотрясение мозга мне пришлось перенести три раза: я летела с кузова КАМАЗа, на огромной скорости падала с телеги и с велосипеда. И ничего, голова моя работает до сих пор. Доктор заметила, что Анну тоже надо лечить, но амбулаторно, не ставя в известность ее мужа и всех, кому это не положено знать. В моей памяти сразу всплыли Надины и Нинины наблюдения за поведением Вовки, и я поняла, что мне придется тщательно следить за развитием его психики. Я была права, не оставив Вову на попечении Анны, когда уезжала на 5 месяцев на курсы. Нине потребовался один месяц общения с Вовой, чтобы понять – лишнее дерганье этому мальчику противопоказано.
В ноябре я писала Наде о том, что в Киеве выдались теплые дни, и я сходила на ВДНХ Украинской ССР. Много на выставке было интересного и удивительного – умеют хохлы работать, подумала я тогда. Посетила я Софийский собор, а Надя ко мне с вопросом, видела ли я в этом соборе обнаруженные там фрески Андрея Рублева? Подробно описала она посещение их группой Троице-Сергиевой Лавры в Загорске и свое восприятие всего виденного ею. Сообщая отцу о моих интересах и посещениях в Киеве, она просила его: «Не называй, пожалуйста, меня даже в письмах тетей, а маму бабусей (особенно маму)». В отличие от Б., в свои 17 лет Надюша понимала, что возраст человека зависит от состояния его души, от широты и глубины ее интересов. «Бабусей» можно быть и в 17 лет, и сохранить молодость восприятия в 100.
Свободное копирование
