О моем отношении к ситуации, в которой нам пришлось жить и работать в 1969 году, и которую я описала в письме к Нине Кайгородовой, мне пришлось подробно излагать в письме Б.. Он заметно устал от всего, с чем ему пришлось соприкоснуться в 60-е годы. Многое и во мне ему трудно было понять и принять. Устные объяснения я предпринимала неоднократно. Но каждый раз замечала, что разговор крутится вокруг одних и тех же вопросов. Решила объясниться письменно. Преимущество писем состоит в том, что, не напрягая память, к ним можно возвращаться неоднократно. В этом письме вся я. Кому не лень, читайте. Я писала тогда Б.: «Всю сложность и трудность обстановки, в которой мы жили и живем, я понимала, понимаю и сейчас. Если, как ты считаешь, наше с тобой понимание расходится, то в этом в очень большой мере виновата наша способность домысливать, предугадывать, предполагать и т.д. и т.п.
Я беру свое существование таким, какое оно есть: с пищей и одеждой, доступной мне в той обстановке, в которой я живу. Многого, из того, чем пользуются другие, у меня нет, - ну и что из этого? Может быть, эти другие за всю свою жизнь не видели и не увидят значительной доли того, что довелось увидеть мне, что имела и чему радуюсь я? Так в чем же трагедия? В том, что есть некоторые болезни и слабости? У кого их нет? Ходить к казенным врачам и лечиться у них, значит, по-моему, добровольно ускорять бег своей жизни. Самое надежное лекарство в таких случаях, по-моему, восприятие всего как есть, без нытья и скуления, нормально, особенно в питании. Мой желудок переварил в детстве какие-то камни из угля, всевозможную траву и огрызки капусты, тыквы и прочих отбросов, которые мы отнимали у детдомовской лошадки. Тогда это не считалось трагедией. Сейчас, я надеюсь, по существу с тремя дипломами (окончание аспирантуры пусть без защиты мне кажется больше, чем университетский диплом) мне и моим детям не придется отвоевывать объедки. Есть руки, ноги, голова, есть умение что-то делать, есть нормальное отношение к черному труду (в котором тоже можно найти и удовольствие и утешение), - голодной смертью мы не умрем. Интеллектуальное будущее детей? Литература (ее хватит не на одну жизнь), искусство, музыка, кино помогут вырасти и нашим девочкам – к этому не надо просить допуск. Меня только возмущает твой тон разговора со мной. Не хожу к врачам – глупость и в сопровождение такие тирады со всевозможными выводами… Ты веришь медикам, лечишься у них – лечись. Я не верю им, хожу только в крайних случаях, - это мое дело. Лучшим лекарством для себя я считаю только доброе слово и участие. Недостаток их приходится восполнять самовнушением и сопоставлением своей жизни с жизнью других, осознанием того, что каждый человек в той или иной мере несчастен и что порой это несчастье по своей глубине и трагичности страшнее моего, воображаемого. Плохо ли, хорошо ли, но такая мыслительная работа приносит успокоение, становится стыдно за проявленную слабость. Работать я умею и не страшусь, значит, мы еще раз выберемся. Люди выбирались из больших передряг.
Твоих жертв нам не надо. У каждого человека в жизни есть своя цель, своя дорога. Мне нужно было решить свое сомнение, узнать немного нашей истории по документам. Я получила эту возможность. Сделать больше вряд ли мне дадут, хотя ничего крамольного в постановке вопроса и в моем решении его нет. Сказывается другое – мое неумение излагать, писать. За это уже цепляются. Если я сумею преодолеть этот пробел в моей подготовке, значит, смогу сделать в аспирантуре больше, чем предполагала. Смогу защититься. Я не борец, да и не до этого мне. С самого начала я говорила тебе, какова моя цель в жизни. В ней не было места жертве с твоей стороны мне и моим детям. С меня достаточно угрызения совести по поводу того, что я увлеклась своей нынешней работой и забросила своих детей, фактически лишая их того, чего по обстоятельствам времени была лишена в детстве сама. Поэтому я не хочу, чтобы когда-нибудь ты мне сказал: «Ты меня замотала».
Что касается качества нашего питания, я считаю – надо довольствоваться имеющимся и не обвинять друг друга в глупостях и в других нелепостях. Ни ты, ни я не хотим превращаться в добытчиков денег любыми путями и средствами: это была бы смерть похуже физической. Поэтому давай не будем заводить об этом речь. Важно не брать под сомнение мое благоразумие. Я хорошо понимаю, что значит остаться девочкам без матери, и сделаю все, что в моих силах, чтобы это произошло как можно позже. Поэтому умру я не скоро и не от недоедания. Конечно, все те нервные встряски, которые были в моей жизни, не могут пройти бесследно, но пока не потерян рассудок и не везут меня в сумасшедший дом, - я все сделаю, чтобы помочь Анюте и Наде. Разумеется, о «блестящем домашнем воспитании» говорить не приходится. Это обязывало бы тебя поступиться самым главным для тебя – твоей целью в жизни.
Только, пожалуйста, не переводи все мои мысли на язык логики. Пусть будет не логично, пусть ты не согласен со всем, о чем я тебе пишу, пусть тебе не нравится подобный настрой моей жизни. Пусть будет так, даже если это совсем глупо по-твоему. Хотя, судя по тому, как долго и возбужденно ты всегда возражаешь, мои мысли – не безнадежная глупость. Просто нами движут разные духовные начала. У меня нет в жизни общечеловеческих целей – это тебе известно с самого начала. Того, что мне отмеряно для жизни, вполне хватит, чтобы поднять девочек, а вдруг, и внуков?
Возможно, я явилась одним из обстоятельств, усугубившим твою трагедию. Могу и отступиться, если это принесет тебе облегчение. Я не хочу быть причиной твоего несчастья, или мешать тебе на твоем пути к счастью. Если ты способен на большее, чем утирать носы детям и бегать с сумкой в магазин за продуктами, - ради Бога, вперед! Если же тебя не будет тяготить обычная сутолока жизни – тогда другой разговор. Но и в том, и в другом случае – это твой выбор, и ответственность за результаты его лежат только на тебе.
Об Анюте. Ей несладко в школе, не сладко и дома. Долгие увещевания только отупляют ее. К сожалению, наши передряги, помимо нашей воли, в большей мере сказываются на формировании именно этой девочки. Она очень чутка к несправедливости, проявленной по отношению к ней, но, не задумываясь, может быть несправедливой сама по отношению к кому угодно. Ее трогает душевное переживание людей, но она пристально внимательна прежде всего к своим переживаниям. Она болезненно реагирует на несчастье других, но себя считает самой несчастной. При всем этом совершать над ней насилие моральное или физическое не стоит. Она копирует кого-то из нас или обоих.
О наших продолжительных разговорах, которые ты считаешь излишними. Не разговаривать нам нельзя, а мне непринужденные разговоры моих дочерей – важный источник для их познания. Человеку необходимо периодически опрастывать свою душу, иначе жизнь станет невыносимой: мысли тоже имеют вес и от них надо разгружаться. Это будет и облегчение, и освобождение от ненужного груза, и очищение самых сокровенных мыслей от плевел, от случайных наслоений. По себе знаю, как это необходимо в детстве, отрочестве, в юности и в жизни вообще. Жить с близким человеком и видеть в нем судебного следователя, которому невозможно ведь все сказать, с которым постоянно надо быть на чеку – лучше одиночество, согласись. Щадить ближнего – это не значит оберегать его от всех жизненных передряг, беря все на свою душу и на свои плечи, - так надорваться можно и рухнуть.
Не подумай, что я тебя учу. Нет. Это даже и не ответ на твою открытку. При устном изложении во время беседы эти мысли улетучились бы скоро и бесследно. В случае необходимости и при желании, к этим моим запискам можно вернуться неоднократно и что-то в них высмотреть и выслушать». При желании, конечно.
Свободное копирование
