У моего руководителя все дипломники (стоящие, разумеется, а не серость) защищаются с треском. Все какие-то анти и уклоны в любую сторону стараются отыскать в их работах оппоненты. О статьях и диссертациях его аспирантов говорить не буду. Он честно меня предупредил, что писать надо безукоризненно, в смысле методологии, но честно. А это значит – адский труд. Я уже перевернула огромное количество документов, но немало еще предстоит посмотреть. И работу необходимо сделать. Вот и сидишь, буквально издеваясь над собой. Если бы это издевательство не приносило удовлетворения, был бы кошмар. Я не верю в возможность моей защиты, но не расстраиваюсь из-за этого. Я получила в аспирантуре многое, и говорю спасибо, даже не знаю, кому конкретно, – их, моих благодетелей, много. При их содействии я получила настоящее удовлетворение в работе. Правда, презренного капитала от этого не прибавилось, наверное, не прибавится в будущем. Едва ли мне дадут возможность работать преподавателем. Я уже смеюсь, что мне придется с наивысшим образованием идти в мойщики вагонов. Ну, да ладно, жизнь покажет, что придется делать. Пока в полную силу буду работать здесь, так как больше едва ли представится такая возможность».
В своем письме я отразила реальную ситуацию. Мой научный руководитель сознавал, что с вовлечением в исследования новых, особенно ранее запрещенных источников, историкам придется пересматривать ранее сложившиеся концепции. Подвижки в этом направлении уже просматривались в дипломных работах его учеников. Не исключал он неизбежного переосмысления и своей концепции истории народовольчества. Поэтому Михаил Герасимович терпимо относился к результатам самостоятельных поисков своих учеников, если они были убедительными и документально подтвержденными. Он никогда не диктовал нам, как писать. Результаты наших поисков предоставлял нашему собственному обобщению, даже если эти обобщения ни с какого боку не подходили к «общепризнанной историографической традиции», в том числе и к его концепции.
У меня сохранилась запись жгучей дискуссии, имевшей место во время защиты на нашей кафедре дипломных проектов. На записке дата: 27 июня 1969 года, Москва, МГУ, истфак, пятница. В этот день один из учеников М.Г. Седова защищал дипломную работу, посвященную Л.А. Тихомирову. Я выступала оппонентом этого дипломанта. «Интерпретация темы дипломантом расходится с общепринятой концепцией». Это был единственный «аргумент», на основании которого Иван Антонович Федосов, заведующий кафедрой, отказывал выпускнику в принятии его дипломного проекта. Защищая право выпускника факультета на самостоятельное толкование изученных источников, я заметила: «Отказывая кому бы то ни было в этом праве, мы никогда не объясним, что и почему произошло с нашей страной». Это мое заявление свидетельствовало о том, что у меня уже сложились четкие представления о прошлом и настоящем нашей страны и ее народа. На мой демарш Иван Антонович Федосов ответствовал: «Вам никто не вменял это в обязанность. У нас есть, кому объяснять происшедшее и происходящее в нашей стране», - решительно пресек он мое намерение объяснить людям, что уже можно «дойти до сущности прошедших дней». Разойдясь не в меру, Иван Антонович стал кричать на научного руководителя дипломанта, профессора и доктора исторических наук, как на мальчишку. Михаил Герасимович убедительно и с достоинством ответил: «Я возражаю против намеков и откровенных обвинений меня в том, что я виноват в политических ошибках моих учеников. Я возражаю против ложной бдительности и всяких подозрений насчет идеологических уклонов меня и моих учеников». «Молодец!» - мысленно похвалила я своего учителя. В 1943 году И.А. Федосов посодействовал отправке М.Г. Седова в Вологодские лагеря. Сейчас он ограничился окриком, не решившись на более серьезные меры, чтобы приструнить своего строптивого коллегу. В последующие годы М.Г. Седов продолжал поощрять самостоятельные поиски и самостоятельные обобщения всех, кто у него учился. Именно под его влиянием в те годы я несколько изменила свой давний девиз, который заимствовала в «Трех капитанах» у В. Каверина. Он теперь звучал так: «Рискуя, искать, найти и не сдаваться».
На Ученом совете факультета в сентябре планировалось утверждение темы моей диссертации, значительная часть которой была уже написана. Для аспирантского сборника я уже написала статью, в краткой форме отражавшую содержание моей работы. Подборку новых документов для публикации я отправила тогда в журнал «Советские архивы». Два материала по теме диссертации пошли в журнал «Вопросы истории». Спустя некоторое время я пошла в редакцию этого журнала. С.А. Пустовойт, секретарь «Вопросов истории», на мой вопрос о судьбе моего материала сказала: «Вы знаете, мы рукописей не возвращаем, рецензий на поступивший в редакцию материал никому не даем читать. Но Вас я познакомлю с ней». «Статью можно опубликовать, но стоит ли?» - под этой заключительной фразой рецензии стояла подпись И.А. Федосова. Так же Иван Антонович решил судьбу и второй моей статьи, посланной мной в редакцию. Между тем для допуска к защите диссертации наличие двух публикаций было обязательным. И.А. Федосов знал об этом.
Направляясь на заседание совета, я высказала Седову предположение, что И.А. Федосов будет противодействовать утверждению темы моей диссертации. «Федосов против меня ничего не сделает», - впервые Михаил Герасимович намекнул на то, что 13-ю годами лагерей он был обязан оговору Ивана Антоновича. Совет утвердил тему моей диссертации. Рецензию на мою статью взялись писать Владимир Александрович Вдовин и Сергей Сергеевич Дмитриев. Рукописные тексты этих рецензий, в качестве автографов, я храню до сих пор. В ноябре сборник с аспирантскими работами был издан. Одну публикацию я получила. Я должна была обеспечить наличие второй.
Свободное копирование
