Поздней осенью и зимой 45-46 года Лариса Николаевна занималась врачеванием. В ее жилище приезжали или приходили из аулов туркменки. Какие болезни она лечила и чем, я не знаю. Женщины-туркменки платили ей продуктами, чаще подсолнечными или тыквенными семечками. По ее принуждению я должна была отправляться на станцию к прибытию пассажирского поезда, чтобы продавать эти семечки. Я ставила мешочек с семечками на прилавок, сама пряталась под прилавком, дожидаясь отправления поезда. Соседки по прилавку старались убедить меня в том, что ничего зазорного нет в том деле, которым мне и им приходится сейчас заниматься. В моем сознании всякая торговля ассоциировалась с преднамеренным обманом, и я так и не смогла изменить своего отношения к ней. Более того, побоями Ларисы Николаевны, которые неизменно следовали за моим возвращением со станции, мое неприятие торговли переросло в стойкое отвращение к этому занятию. Уже тогда я предпочитала заработать на жизнь шитьем, вязаньем, стиркой, мытьем, прополкой, - одним словом всякой, сколь угодно трудной и грязной работой, - но только не торговлей.
С трудом, но тяжелую зиму мы с Ларисой Николаевной все-таки пережили. С весны 1946 года по каким-то делам Красного креста Лариса Николаевна стала ходить по аулам, часто брала с собой и меня. Мне нравились эти походы. Они были интересными. Ее появление еще на окраине аула женщины встречали ликующими криками: «Дохтур! Дохтур!» Вели ее в кибитку, усаживали на почетное место и щедро угощали. Вскоре я стала ходить по аулам одна. Туркмения населена разными племенами. Помимо туркменских аулов, приходилось мне посещать аулы, где жили белуджи, курды, иранцы. Все необходимое для своей жизни они производили сами – потом я узнала, что такое хозяйство называется натуральным: выращивали пшеницу или ячмень, по скошенным колосьям по кругу гоняли ослов – так обмолачивали зерно, на ветру освобождали зерно от половы и сорняков, на ручных мельницах перемалывали зерно в муку и крупу. Огромные колхозные хлопковые поля обрабатывали обычно женщины: тяжелыми железными кетменями пропалывали они хлопчатник, вручную освобождали его коробочки от ваты. Мужчины в это время в прохладной кибитке занимались с детьми. Они же отвозили собранный женщинами хлопчатник на приемные пункты. Заботой мужчин были огромные бахчи с дынями и арбузами.
Каждый поселок охраняли огромные собаки – афганские алабаи. Подходишь к поселку, навстречу тебе летит огромный зверь – собака с обрезанными ушами и хвостом. Из крайней кибитки немедленно выбегает женщина и, отгоняя собаку, говорит на своем языке: «Не бойся, дочка, зверя на четырех ногах. Бойся на двух – он опаснее. Когда этот зверь бежит тебе навстречу, остановись, стой спокойно и смотри ему в глаза. Увидишь, что он остановится и тоже, не сходя с места, он будет наблюдать за тобой». Я так и поступала в своих многочисленных походах по аулам.
Интересно было наблюдать за тем, как женщины-туркменки или женщины из других племен готовят пищу, своеобразную, но очень вкусную. Длиннющую, тонкую и очень вкусную лапшу попробовала я у туркменок и казашек. А какие чуреки пекли туркменки! Сначала они очень долго и тщательно размешивают и раскатывают тесто. Потом раскаляют внутренние стенки тендера. Прикрепив к этим раскаленным стенкам раскатанные лепешки, следят, чтобы лепешки не подгорели. В кибитку испеченные чуреки вносят высокой стопкой. Какое наслаждение пить из пиалы зеленый чай с чуреками! За кибиткой жара, в кибитке – прохладно. Если еще гостеприимный хозяин угостит тебя прохладной дыней – блаженство испытаешь сказочное! Поспевающие на бахче дыни и арбузы туркмены перед рассветом закапывают в песок, чтобы сохранить в них ночную прохладу. Жилища, в которых обитали белуджи или курды, были более цивильными, женщины более привлекательными, более аккуратными. Нигде более мне не приходилось пробовать яичницу, приготовленную в семье белуджей в виде блинов: одновременно несколько пластинок одна на другой. Вкусно!
В своих похождениях я постоянно вспоминала фразу, которую часто произносила наша детдомовская прачка тетя Ганя: «Даст Бог день, даст Бог и пищу». И действительн-но. В аул, какого бы племени я ни приходила, всюду меня непременно встречали ласково, теплом и заботой. И в обратный путь добрые женщины снабжали меня дыней, тыквой или арбузом, да таких размеров, что к моему жилью они могли быть доставлены только самокатом. Подталкиваемые моей ногой, эти подарки катились по песчаной дороге от аула до самого моего жилья, а часто – до сторожки стрелочницы. Ей я оставляла полученные подарки, когда мне приходилось переходить железную дорогу на охраняемом ею переезде. Поздней осенью, если было холодно, стрелочница оставляла меня у себя, чтобы я могла отогреться. На печке-буржуйке она варила курицу и угощала меня. Запах той курицы преследует меня до сих пор.
Не могу забыть еще одну радость моих путешествий по туркменским аулам, точнее восторг, когда на моем пути оказывался оросительный канал! Берега больших арыков туркмены обсаживают деревьями. Смыкаясь, деревья образуют над водой своеобразную арку. Под ней защитная тень, прохлада и сказочные запахи растущего по берегам арыка разнотравья! Трудно было покидать эту сказку. По-моему все, что я увидела и почувствовала в туркменских оазисах и около них – это и есть богатство. В соприкосновении с ним невозможно было даже думать о неприятностях или невзгодах. Была жизнь, были встречи и очень даже интересные и запоминающиеся.
Свободное копирование
