Мечты о прошлом - 35

БЕГСТВО В ПРИЗРАЧНУЮ СВОБОДУ

После смерти Савицкого я продолжил работать в Музее заведующим экспозицией экспонатов. Этими годами я горжусь только потому, что мне удалось тогда уговорить Квона вернуться в Музей для работы реставратором. А когда меня понизили до должности рядового реставратора, мы работали с Алексеем некоторое время уже вместе, до очередного его ухода из Музея.

В 1985 году из-за низкой зарплаты в Музее, я, начал работать и в художественном училище преподавателем. Оказалось, что по закону нельзя получать совместителям на двух работах полную зарплату, и в Музее стали платить половину зарплаты. На неё можно было купить только 0,5 л дешёвой водки для себя или 130 грамм мяса в день на всю семью. Можно было заняться «халтурой» – оформительством, но это значило запродать душу дьяволу, и на это, конечно, я не пошёл.

Наверное, надо было продолжать, ради детей, держаться за Музей как за «плот» в штормах 90-х годов, что помогло бы постепенно отдавать долги за продукты, купленные на зиму. Но не оставляла мысль о том, что придётся провести всю жизнь безвестным реставратором и ничего не добиться в своём деле – в живописи. Да и художник Буслов мне прямо и убедительно сказал, что если я останусь в музее, то пропаду как художник.

Может быть, я бы и остался реставратором в Музее, если бы платили не «полставки» или «ставку» за время присутствия на работе, а платили бы за её сложность, качество и объём. И хорошо бы было, если бы упоминали на наклейках картин – кто реставрировал. Иначе это работа штопальщицы старья, а не творчество такое же, как у автора картины.

Надо было выбирать между работой преподавателя в училище, реставрацией и живописью. Я выбрал - для «прокорма» преподавать, а всё остальное время отдать живописи и рисунку. Сидя в Музее, своего слова в искусстве не скажешь, а поэтому надо было уходить. Я знал, что первое время будет тяжко, но дал себе слово, что не буду больше покупать книг и меньше буду тратиться на еду, хотя и без того не покупал мяса.

Встал я на пороге, как оказалось, призрачной свободы, о которой так долго мечтал. Как трудно и страшно было бросать пусть бедное, но спокойное место в Музее! И Валя Сычёва говорила, что много картин нуждаются в реставрации, очень много. Я и сам знал это и успел отреставрировать лишь мизерную их часть, но всё же более 100 работ самых разных художников. Особенно пришлось повозиться с картиной Лысенко «Композиция с быком и антропоморфной фигурой».

Но как мне надоело латать и подкрашивать чьи-то картины! А потому и всё же ушёл, в том числе и потому, что знал, что «свято место пусто не бывает» - в 80-е годы Музей уже прославился, и работа в нем стала престижной. Вдруг стало много желающих работать в Музее, даже среди детей крупных чиновников, – в том числе для работы реставраторами. (И Иля, сестра, которая работала в Академии наук, намекнула, что на моё место реставратора много претендентов.) Так бывает, когда плоды кто-то выращивает, а другие пытаются сорвать их готовыми. Но синекура для детей «шишек» не состоялась: работа в Музее тяжёлая и низкооплачиваемая, поэтому остались служить ему те, кому он действительно дорог и кто заслужил эту честь.

Да и времена человеческих отношений в Музее, складывавшихся под авторитетом Савицкого, кончились тогда из-за конкуренции за работу в Музее. Между работниками обострились отношения, выстроенные на взаимных склоках и бездушии, в том числе из-за «демократических спектаклей» выборов на должности и посты, как это было в «перестроечные» годы. В ярых интригах сложились две группировки: одна, условно, «татарская», а другая была за Маринику Бабаназарову. В последней был и я.

И хорошо, что её назначили без всяких выборов. В том числе и потому, что отец Мариники, Марат Нурмухамедов, был покровителем Музея, единомышленником Савицкого, и приложил в своё время большие усилия, связи и авторитет, чтобы этот музей был открыт. Это был большой человек, один из подлинных интеллектуальных лидеров каракалпаков.

Мариника сохранила и сохраняет Музей, сумев сберечь тот дух в коллективе, что был при Игоре Витальевиче, и даже удерживать в Музее сотрудников-мужчин, которых вытесняли, в общем-то, очень добрые женщины, если бы не «конкуренция» за работу в Музее.

Мне кажется символичным то, что в день смерти Савицкого из Музея украли распятие Христа из слоновой кости (которое поступило в Музей, в числе прочих копий работ из Лувра, которые заказала Надя Леже , жена художника Фернана Леже).

Чуть позднее, ещё до назначения Мариники директором, кто-то из сотрудников пытался украсть несколько картин, но ему не удалось. После этого в Музее были приняты меры безопасности: установили милицейский пост, решётки, сигнализацию. Те времена, когда сотрудники приходили в Музей со своими ключами, закрывали главную дверь на ключ, а другую – изнутри на хлипкую щеколду, миновали. Музей сейчас охраняется тщательнее, чем банк, и потому свободный доступ к фондам, который был когда-то у меня, стал невозможен.