В это время уже наблюдалось увеличение количества больных. Голод и отсутствие транспорта уже сказывались на жизни наших пациентов. Появились больные истощенные, обессиленные ежедневной длительной ходьбой и голоданием, больные обезжиренные, больные обезвоженные и другие, как губка пропитанные водою. Все они отличались отсутствием подкожной клетчатки и страдальческим выражением глаз. Вследствие поражения суставов и мышц походка у них сделалась неуверенной, когда они начинали движение вытянутой вперед ногою. Внешний вид был ужасен. Многие, прежде культурные и чистоплотные люди, перестали мыться, даже перестали умываться. Лицо, ноздри, шея были черные от копоти, сухая кожа делала лицо старческим, неузнаваемым. Идет такой человек, вытягивая прямую, не сгибающуюся в коленном суставе ногу, в испачканном поношенном пальто, обязательно подпоясан веревкой или ремнем, на голове шапка-ушанка, безумный взгляд, в вытянутой руке длинная палка, на шее веревка, на которой болтается какая-нибудь посудина или тощий портфель. «Дистрофик» — название прочно пристало к этой несчастной фигуре.
Такие люди приходили к нам за помощью. Многие не могли идти сами, их привозили на детских саночках, прикрытых одеялами и шубами. Все эти люди шли, ехали, еле ползли к нам, иногда очень издалека в ожидании помощи, то есть чуда.
Появилось новое слово в нашем лексиконе и новый диагноз в больничных листах: дистрофия. Начиная с этого времени я заметила, что отсутствуют такие заболевания, как грипп, ангина, суставной ревматизм. Очень многие больные жаловались на поносы. По-видимому, это были алиментарные поносы. Они производили удручающее впечатление на психику больных. Вспоминаю одну молодую девушку, работницу нашего завода, которая плача умоляла спасти ее от смерти, так как она была уверена, что «если начался понос, то вскоре придет и смерть». Аптеки не работали. Девушке этой я достала соляной раствор. Через несколько дней она пришла ко мне проститься довольная. Понос прекратился, девушка отправлялась в эвакуацию.
В начале января 1942 года состояние нашей поликлиники резко ухудшилось. Перестали работать центральное отопление, водопровод, канализация. Прекратилась подача электричества. Мы перешли на освещение «коптилками», свечами и фонарями. В некоторые кабинеты поставили железные печи-буржуйки.
Между тем количество больных все увеличивалось. Больничные листы мы всё выдавали и выдавали. Затем они все вышли. Райздравотдел не присылал нам больше больничных листов, мы стали освобождение от работы писать на справках. В эту пору больные на работу не выписывались. Выписка была только по случаю смерти. Количество больных настолько увеличилось, что терапевты не могли справиться с приемом, пришлось привлечь к приему узких специалистов: глазного, зубного врачей, даже лекпомов и медсестер.
Пришлось приспособиться к работе в помещении, лишенном света, тепла и воды. Прежде всего раскупорили окна. Деревянные ширмы разобрали на дрова, песок рассыпали из окон, сняли бумажные шторы. Работали только в одну дневную смену. Были установлены печи-времянки в больших кабинетах: 5, 13, 22, 23, 26. В 23-м кабинете устроили спальную для врачей, так как, живя далеко от поликлиники, мы не могли ежедневно ходить домой. Отапливались случайными дровами: разобранные оконные ширмы, ящики, деревянная мебель.
Впрочем, в это время мы осуществляли организованные походы за дровами. Вспоминаю, однажды, в 12 часов ночи, когда мы были все уже в постелях, нас разбудила администрация и направила на собирание дров. Мы ломали на улице деревянные мостки, деревянные заборы, пилили, кололи их и сохраняли в своем 23-м кабинете в углу и под топчанами, которые заменяли нам кровати.