В июльскую жару мне было объявлено, что Особым совещанием при НКВД я приговорён к восьми годам исправительно-трудовых лагерей.
Конечно, ОС не считало необходимым вызывать «подсудимых» на заседание совещания и выслушивать их объяснения, этот буржуазный предрассудок был отброшен из судебной практики как пережиток далёкого прошлого. В самом деле, зачем инсценировать «заседание», когда так удобно через тюремную канцелярию объявить арестованному коротенькое: «Заключить в исправительно-трудовые лагеря на столько-то лет»?! Ведь сам факт ареста уже предопределял судьбу арестованного: ожили проскрипции, практиковавшиеся римскими диктаторами две тысячи лет назад. Проскрипции — орудие сильное, действующее без шума и наверняка: проскрибированные теряли всякую возможность защиты. Выдумка древних была использована в наше время и продолжает использоваться с громадным успехом узурпаторами многих стран, но ни один из них не хочет признать, что приоритет изобретения этого средства принадлежит не им, а их далёким предкам.
В то же время всем заключённым разрешено было писать заявления и жалобы во все правительственные учреждения. Писать можно было сколько угодно — бумагой, чернилами и ручками тюрьма снабдила заключённых в спешном порядке и по «потребности», но все заявления заключённые должны были сдать администрации для цензуры не позже шести часов вечера следующего дня. И все заключённые принялись за изливание своих чувств и мыслей на бумаге, в том числе, конечно, и автор этой повести…
Но не каждый умел коротко и ясно сформулировать свои жалобы. Мы были малыми детьми, жестоко, без вины, избитыми злой мачехой, в тот момент остро переживающими боль обиды, отчаяние пасынков, которым так хотелось пожаловаться на несправедливость, на непонятность происходящего, но мы могли только жалко всхлипывать, не смея верить ни в любовь, ни в ненависть к нам той, которую зовут матерью-родиной… А как были правы те, которые воздержались от этих сантиментальных излияний и никчемных попыток самооправданий. Вся комедия со «свободой обжалования» действий НКВД была придумана последним с единственной целью — прощупать потенцию к сопротивлению со стороны искусственно сфабрикованных «врагов народа»!
Лично автор адресовал своё письмо непосредственно диктатору… Наивный 54-летний ребёнок! Прожить и пережить столько, сколько до того пережито, и остаться мечтателем — забыть азбучную истину, что «бытие определяет сознание», что «всякое явление в своём самом зародыше несёт своё собственное отрицание», «становится своей противоположностью!»…
Результатом этого письма к «отцу», «великому гению», «вождю трудящихся всего мира» и прочая, и прочая — были две красные буквы на формуляре автора, следовавшем за ним следом в течение 18 лет: «З.Н.». Вот их расшифровка: «Зачёт рабочих дней не производить. Досрочному освобождению по инвалидности и в порядке амнистии — не подлежит. Заявления о пересмотре дела не принимать!»
Коротко и ясно! Как надпись над входом Дантова ада: «Оставь надежду входящий сюда!».
Расшифровка букв «З.Н.» не сочинена автором: на всех формулярах «Политических лагерников Беломорканала были поставлены штампы с таким текстом. Формуляры заключённых — это их краткая биография, заполняемая администрацией мест заключения, не подлежащая оглашению. Через руки автора, одно время работавшего регистратором санчасти одного лагеря, прошли сотни формуляров заключённых с таким штампом. По-видимому, не все администраторы лагерей стыдливо прикрывали буквами «З.Н.» особое положение некоторых категорий заключённых, а считали возможным цинично заявлять, что некоторые заключённые состоят на особом учёте и юрисдикции. На практике, как скоро оказалось, эта категория заключённых могла быть уничтожена без следствия и суда, не говоря уже о том, что администрация лагерей могла навесить на них любых собак. И то уже хорошо, по крайней мере — откровенно, без иезуитской изворотливости!
Свободное копирование
