Осенью я принял гораздо еще более неожиданное и экстравагантное предложение одного из выпускников нашего факультета, Володи Муссалитина, который защитив диплом сразу же стал главным редактором газеты «Орловский комсомолец» — стать «ректором института общественного мнения» при газете. Что такое «институт общественного мнения» я в свои двадцать четыре года (в 1965 году) представлял слабо, но тут же решил, что в газете, где я буду раз в неделю получать целую полосу, можно напечатать много полезного. Для начала я пошел по рекомендации Вениамина Александровича Каверина к вдове Заболоцкого. Но у нее кроме уже полностью напечатанной «Золотой книги» Заболоцкого никаких неизданных стихов не было. Тогда я, помня, что это все-таки комсомольская газета и не желая никого сразу пугать (а потом посмотрим), пришел к Лидии Густавовне Багрицкой — вдове Эдуарда Багрицкого, которая, освободившись из лагеря, жила в Лаврушинском переулке вместе с сестрой Серафимой Густавовной — вдовой Юрия Олеши. Муж третьей ее сестры, Ольги Густавовны, Виктор Шкловский, как-то участвовал в наших «вечерах». У Лидии Густавовны, с которой мы были знакомы благодаря Сергею Бондарину (тоже одесситу) я спросил — нет ли какого-нибудь неопубликованного стихотворения самого почитаемого комсомольского, но все-таки бесспорного поэта. Лидия Густавовна нашла мне неопубликованный вариант, кажется, «Смерти пионерки» и тут же меня познакомила с очаровательной, чуть полнеющей женщиной лет сорока в черном свитере, плотно облегающем шею.
— Познакомьтесь, это Люся — подруга моего сына Всеволода.
Стихи погибшего на фронте Всеволода Багрицкого тогда были очень популярны, но для меня были наивной поэзией шестнадцатилетнего мальчика, и публиковать их несмотря на настояния Лидии Густавовны я не хотел, зато Елена Георгиевна мне понравилась очень. Она была той редкой породы людей, которые жили стихами.
Но публикацией черновика Багрицкого я и не думал ограничиваться. Случайно у меня уцелел черновик моего письма Кодрянской тех дней, отправленный еще из Москвы (21.10.1965г.). мне письмо показалось характерным для настроений и занятий того времени (надеюсь, что стилистически я письмо подправил).
- Дорогая Наталья Владимировна, спешу Вам написать, ответить на Ваше письмо и предложить Вам возможность опубликования (sic) в СССР в самое ближайшее время.
Мне предложили уехать в Орел, заведовать отделом литературы и искусства в местной газете. Причем пообещали полную свободу в публикации на несколько месяцев. Я дам публикации Андрея Белого. Вяч. Иванова, Заболоцкого и ряда других поэтов. Академик Лифшиц напишет предисловие к воспоминаниям о Павле Флоренском и т. д. Орел очень связан с жизнью Бунина и его память там очень чтут. Если бы Вы написали небольшие воспоминания об Иване Алексеевиче, а Паустовский дал бы страничку рассказа о Вас, Вашей дружбе с Буниным и любви к России, то в тот же день когда бы я это получил, воспоминания пошли бы в набор, а через неделю были бы опубликованы. Тогда было бы легче ходатайствовать об издании Вашей книги. После воспоминаний Вы стали бы нашим автором и я бы постарался опубликовать одну-две из Ваших сказок. Я советовался с Зильберштейном (все материалы я ему отдал) и он решил, что это неплохая идея и хочет всеми силами ей содействовать — сам поговорит с Паустовским (я его почти не знаю) об 1-2 страничках предисловия.
Если у Вас мое предложение препятствий непреодолимых не вызывает, то если можно: постарайтесь прислать то, что захотите и сможете о Бунине поскорее. Я очень боюсь, что свобода делать то, что заблагорассудится в этой газете долго не продлится. Пока я там буду, весь литературный материал: публикации, воспоминания, статьи, проза и поэзия современные будут достаточно приличны.
Уеду я в Орел числа 9 ноября, а Тома пока останется в Москве. Говорят, что в Орел письма из-за границы проходят плохо, поэтому лучше их посылать заказным Томе (Москва В-234, зона В-1442, Кудричевой Тамаре Всеволодовне), а она будет пересылать мне.
Книга Струве, очевидно, не дошла.
Искренне Ваш — С. Григорьянц.
Но в гостинице в Орле, в номере, снятом для меня редакцией, я прожил всего неделю. Правда, выпустил положенную мне полосу, провел занятие литобъединения при газете, но тут редактору последовал срочный звонок из Москвы: В Орел я увез полтораста писем, полученных Евтушенко и редакцией «Юности» по поводу поэмы «Братская ГЭС». Поэма была выдвинута на Ленинскую премию, и я должен был написать обзор писем. Обзор этот понадобился гораздо раньше, чем мне было сказано, и мне пришлось срочно ехать в Москву, надеясь, конечно, через пару дней в Орел вернуться.
Свободное копирование
