Оттуда, из военного училища, он мне прислал уже четыре письма. И трудный адрес со множеством цифр, тире и прописных букв я знала наизусть.
Поезда ходили скверно, они часто задерживались по дороге. Они, бывало, стояли подолгу в тупиках и на запасных путях, пропуская в первую очередь эшелоны то с ранеными, то с вооружением, то с новобранцами.
А железнодорожные билеты? Их очень непросто было купить, а в иные города билеты и вовсе не продавали без соответствующих пропусков.
Но мной уже владела лихорадка: я увижу, увижу Колю! Не продадут билет, так поеду «зайцем», стану пересаживаться с поезда на поезд, договариваться с проводниками, буду шагать по шпалам и шоссейным дорогам, останавливать машины... Меня в конце концов довезут до Колиного училища! И пустят в эту «Почту», хоть она и «полевая»! Я очень расхрабрилась, мое состояние духа нельзя уже было сравнить с августовским: то ли я взрослела, то ли стала четко понимать, что другого случая увидеть Колю у меня может и не быть: на линию фронта меня-то наверняка не пустят.
Где это самое Татищево? На Волге, кажется? Это я узнаю на вокзале… В кармане кофты лежат деньги на билет, которые дала мама, чтобы я доехала до места, где... мой класс сортирует картофель. Пришлось так сказать! А сколько нужно денег, чтобы добраться до Татищево? Этого я не знала. Как я собралась обойтись в долгом пути двумя бутербродами, которые заняли так мало места в моей сумочке? Что меня ожидало в дороге? Голод, холод, отсутствие крыши над головой, непредвиденные, может быть, кошмарные для такой юной, неопытной девушки ситуации? Я ведь ни к чему не была готова, ни к чему... Но меня ничего больше не интересовало, ничего не могло остановить...
Я покидала какие — то блузки и туфли в маленький чемодан и, главное, старательно уложила голубое платье, которое очень нравилось Принцу. И — побежала к вокзалу, легко размахивая на ходу чемоданчиком.
Я должна была увидеть Колю, прижаться глазами к его щеке и теперь, наконец, ощутить поцелуй, которого я лишила нас тогда, в июле. И пожелать ему вернуться здоровым. Или живым, или живым!
Эти мечты рухнули в одну минуту.
В конце Перекопской улицы, что в районе завода «Уралмаш», меня остановил случай, с которым я обязательно разминулась бы, если б вышла из дома на минуту раньше.
Наш почтальон Вера Иванова (я до сих пор храню ее маленькую фотографию с ласковой надписью) любила приносить мне письма — треугольнички от Коли. Она по-матерински улыбалась, глядя на то, как я сияю: весточка от Коли!
Вот и теперь она радостно протянула мне треугольник из Татищево, и я кинулась ее обнимать. Я схватила треугольник, открыла его... «На Татищево мне больше не пиши...» Коля уезжал оттуда и обещал вскоре прислать свой новый адрес: «Едем поближе к фронту. Настроение бодрое. Ты за меня не переживай. Пока жив и здоров. Крепко целую. Твой Коля».
Я села на чемодан и заплакала, закрыв лицо серым вязаным платком. Прохожие ни о чем меня не спрашивали: в те годы многие выли на улицах, получая похоронки.
Я вернулась домой с лицом, опухшим от слез, я бросила чемодан на пол...
— Что с тобой? Тебе, что, не надо все-таки ехать на сортировку картофеля? Тебя исключили из школы за хвост по иностранному языку? Ты потеряла деньги? Что случилось? — взволнованная мама дергала меня за рукав.
Но я молчала и плакала, и она догадалась. Милая моя мама, она не упрекала меня ни единым словом за желание скрыть от нее совсем иную поездку, а только гладила по спине, по плечам, которые содрогались от рыданий.
Коля мой, Коля! Я снова не простилась с тобой, я опоздала!
Свободное копирование
