...И вот мы с Колей в разлуке.
В Свердловске я стискиваю лоб и виски руками и едва сдерживаю крик, как подумаю, что он теперь в Москве и звонит в мою пустую квартиру... На днях я разбирала старые письма и нашла (через пятьдесят шесть лет после описываемых событий!) открытку от нашей московской соседки Ирины Яблочанской с припиской: «Из вашей квартиры все время раздаются телефонные звонки чудесные»...
Тогда мы всем сообщили об отъезде, и родным, и друзьям, и самым дальним знакомым. Это Коля звонил все время, а меня в этой квартире больше не было.
Представив себе это в Свердловске, я несмело отправилась на вокзал — узнать о билете до Москвы на ближайший день. Оказалось, билеты теперь продаются по предъявлению паспорта с московской пропиской. До паспорта я еще не доросла… Ехать без билета? Но меня одолевают страхи, из которых главный: Коля вот-вот покинет Москву, он уедет в армию. Может быть, уже и уехал!
Так оно и было! Очень скоро я получила от Коли открытку, в которой он писал, что выезжает из Москвы 27 августа. Он уехал еще до моего визита в справочное бюро свердловского вокзала!
Я плакала, читая его открытку, и особенно щемило сердце от последних фраз: «Ты говорила, что встретимся через год. Может быть и встретимся, но что-то сомнительно. Аня, пиши чаще...»
Коля, Коля...
Через месяц — другой мои непрерывные волнения проходят и слезы высыхают: я начинаю получать от Коли письма — треугольнички с адресом полевой почты и со штампом «просмотрено военной цензурой».
Одна неизвестность исчезла, но появилась другая: как он там, в армии? Непосредственной опасности он пока не подвергается, фронт еще впереди. Он в военном училище, и я получаю от него бодрые письма. И снова плачу, когда читаю о том, как он вспоминает обо мне, В одном из писем он восклицает: «Эх, и милое дело артиллерия!» Принц — он хотел меня порадовать, ведь первыми моими словами, обращенными к нему в июле сорок первого, тогда, на Покровском бульваре, были советом поступать в артиллерийское училище в Рязани... И лишь в 1996 году, пятьдесят пять лет спустя, идя по следам Коли в Центральном архиве Министерства обороны в Подольске, прочитала я в старых приказах по Черноморской группе войск, что его училище было пехотным да еще и носило зловещее название Могилевского. Этого, конечно, он мне не сообщил... А, впрочем, Коля был все-таки близок к истине, когда писал о «милой артиллерии» — его обучали страшному минометному делу...
Клава, сестра Коли (я переписывалась с ней, она вместе с матерью и сестрами эвакуировалась в Челябинск), сообщала мне не очень веселые новости: Коля, несмотря на все просьбы семьи, не хочет сфотографироваться. И вот по какой причине. «Здесь особенно негде, — пишет он, — и я очень похудел, так что радости своим видом вам не доставлю. Только Ане в Свердловск ничего этого не пишите». Клава, конечно, немедленно уведомила меня — ей не хотелось лукавить, она была мне хорошей подругой.
Коле не раз приходилось менять места своего пребывания. И тогда он сообщал в конце письма: «На прежний адрес мне больше не пиши. Как приеду на другое место — дам знать».
У нас появились новые слова! Несколько повзрослев, вместо «До свидания» мы пишем друг другу: «Целую. Коля. — Целую. Аня». А потом и «Крепко тебя целую. Твой Коля». — «И я тебя крепко целую. Твоя Аня»... Но теперь нас разделяют сотни километров, и мне остается только терзаться угрызениями совести при воспоминании о том, как я с ним простилась тогда, на вокзале...
Между тем, мой девятый класс собрался ехать в колхоз, на сортировку картофеля. А меня оставили в городе и не без оснований. В нашей свердловской школе «французов» не оказалось, и теперь я должна была осваивать немецкий язык, особенно нелюбимый в связи с войной. То, что другие одолевали за четыре года обучения, с пятого по восьмой классы, я обязана была постичь за месяц, пока мои одноклассники трудятся на картошке...
Я было ринулась в бой, но... меня вдруг осенило. Нет, я не стану этим заниматься! Я поеду к Коле! В Татищево!
Свободное копирование
