Корабль бросало по волнам, как игрушку. Немного мутило, но заснуть всё-таки удалось. Я несколько раз просыпался из-за шума в коридоре. Кто-то кого-то звал, кто-то что-то бросал, тащил. Корабль швартовался во многих рыбацких посёлках, в некоторых местах на рейде бросали якорь, и пассажиры доставлялись на корабль катерами. После завершения работ на стоянке корабль вновь уходил в бушующее штормовое море, чтобы точно по расписанию прибыть в порт назначения Мурманск.
Проснулся я рано. Не возня на палубе, не крик и шум прервали мой сон, а спокойствие, тихое спокойствие корабля, как будто остановившегося посреди озера или вмёрзшего в ледовой массив. Опустив борт постели, я тихо, чтобы не разбудить Василия, вышел в коридор. То, что я увидел, меня потрясло. В коридоре на полу валялись спящие мужчины, женщины. Рядом с ними валялись узлы, ящики, чемоданы, бутылки из-под водки. Во многих местах на полу и коврах была блевотина. От вчерашней чистоты и приветливости не осталось и следа. О люди, что у вас осталось человеческого?!
Я вышел на палубу. Мы шли по заливу. Остров Кильдин был за кормой. Теперь уже можно сказать, что мы дома. Овальные контуры белых сопок бледно выделялись на тёмно-сером небосводе по оба борта нашего белоснежного парохода. Я закурил. Идти в каюту мне не хотелось, хотя стоять было зябко. Наверх из общего зала выходили наши солдаты. Закурив, поёжившись, они убегали вниз, где было тепло и душно. То слева, то справа от нас по борту появлялись посёлки различной величины, дома, которые приветливо подмигивали тускло светящимися окнами проходящему кораблю. Докурив папиросу, затушив окурок, который остался покоиться в палубной урне типа чернильницы-невыливашки, я вернулся в каюту. На щелчок дверного замка Василий только повернулся на другой бок лицом к переборке, словно обидевшись на меня за созданный шум, и продолжал спать. Мне спать не хотелось.
В Мурманск мы должны были прибыть часов в 11-12. От нечего делать начал читать журнал, одиноко лежавший на маленьком столике. Было непонятно, оставил ли этот журнал кто-то из предыдущих пассажиров, или этим журналом подчёркивался начинающийся и здесь же кончающийся сервис. Журнал был то ли о пчеловодстве, то ли о кролиководстве, что никак не вязалось с сегодняшней действительностью. Стало тоскливо. Я разбудил Василия. Его спокойствию и невозмутимости можно было только позавидовать. Истинно толстовский Каратаев!
- Вставай, уже утро. Мы почти что дома, а ты дрыхнешь, — прошипел я. Он лениво подтянулся, зевнул, успел при этом издать звук, утверждающий удовольствие от сна, и здесь снова хотел заснуть. Однако через мгновенье сбросив ноги с койки, отбросив одеяло, он уже сидел.
- Что, уже Мурманск? Уже швартуемся? Который час? — спросил он. Я промолчал.
- Ну, ладно, не Мурманск, мы не швартуемся, но который час ты можешь сказать?
- Уже семь, — спокойно сказал я, — давай посмотрим, что у нас есть для завтрака, чего не хватает.
Пошарив во всех карманах, мы обнаружили, что после ресторанного обеда на сегодня у нас осталось денег только на чай, и то у коридорной. Но хлеб и консервы у нас были. Завтракали молча. О чём нужно было переговорить, переговорили сполна. Каждый думал о своём личном и сокровенном. Я думал о доме, где меня ждала жена, с которой я не виделся семь месяцев. Василий был холост. Наверное, он думал об отпуске, о селе на Киевщине, где ждали его престарелые родители. У родителей было восемь детей, он был последним. Три брата погибли на фронте, четыре сестры жили в одном селе с родителями, имели свои дома и семьи. Все ждали его.
Время тянулось медленно и нудно. Поев, мы вышли на палубу. Впереди по курсу появились необитаемые скалы-острова. Справа должен был появиться город Полярный.
Наш белоснежный корабль плёлся, как черепаха, выжимая все те узлы, который мог ему разрешить старый паровой двигатель. Мы перешли на палубе в то место, где полярный ветер не так обжигал лицо. Оба устремили взгляды на правый берег по ходу корабля, откуда должен был в ближайшее время показаться город Полярный, вернее, вход в бухту, за сопками которой лежал город. Когда мы прошли это место, этот берег перестал нас интересовать.
Мы не вспомнили о том, что в 1933 году наши вожди Сталин и Ворошилов выбрали именно это место для базирования Северного флота. Нам всё время говорили о мудром решении людей, выбравших это место. Однако после Отечественной войны военные специалисты пришли к выводу, что место было выбрано дилетантами военного дела. В бухте могли укрыться только подводные корабли, а с появлением подводных крейсеров типа «Б», которых моряки называли «Буки», и подводный флот весь разместиться здесь не мог. Нет, нас теперь это не интересовало.
Мы перешли на другой борт и наблюдали за появлением нашей Ваенги, огни которой мы уже видели. Если бы мы шли на Г-250, нас бы высадили на одном из причалов, но увы, этот корабль останавливаться на базе прав не имел. Вот мы миновали два острова, прошли два крейсера, стоящих пришвартованными к бочкам, а вот и первый причал, с которого мы уходили в экспедицию! Он медленно, как бы нехотя, уходил в сторону нашей кормы. Наш «Летучий Голландец» тащил нас дальше от нашего дома. В губе Грязной лётчики морской авиации возились с громадной «Каталиной», пытаясь заставить её взлететь, но этот старый кусок металла был упрям и не поддавался. Дважды он догонял наш корабль, но так и не взлетел. А вот и поселок Роста, или Комсомольский. До сих пор не пойму его название. Да, здесь я начинал военную службу рядовым стройбатовцем 147 Отдельного Стрелково-Строительного Батальона. Тёплые воспоминания об этом периоде службы останутся у меня на всю жизнь.
Свободное копирование
