* * *
Я взялся за перо не из личной обиды. Правильный лозунг «Кадры решают все» у нас не соблюдался не только при Сталине и Хрущеве, но и ныне. Кадры постоянно тасуются, и, бывает, хорошие работники заменяются куда более слабыми по принципу «я его знаю…».
Вспомним, как убрали К.Т. Мазурова, члена Политбюро, первого зама председателя Совмина, — уверен, только потому, что он был гораздо сильнее Брежнева и многие в партии возлагали на него большие надежды. А как убрали председателя Моссовета Н.И. Бобровникова — не предупредив, ничего не объяснив, не поговорив предварительно.
А бедные редакторы газет и журналов, которые дрожали от страха… Редактор «Вечерней Москвы», многоопытный, отличный журналист А.А. Фомичев был снят по требованию Суслова только за то, что «Вечерка» не успела дать сообщение о запуске нашей ракеты в сторону Луны. Правда, Фомичева хотя бы вызвали на заседание Секретариата ЦК, где за несколько минут решили его судьбу. Журналисты старшего поколения помнят, как по требованию Устинова (или Суслова?) сняли с поста главного редактора «Журналиста» талантливого Егора Яковлева: кому-то, видите ли, не понравился какой-то материал…
И сейчас чехарда с кадрами продолжается. Нет продуманной, последовательной кадровой политики. Министры не уверены в своем завтрашнем дне. Теперь вот и губернаторы в тревоге.
Моя история — только один пример. Самое ужасное, что человеку не объясняют, чем он провинился и провинился ли. А ведь в советские годы снятие с руководящей идеологической работы означало полную катастрофу.
В «Знамени» были опубликованы заметки литгазетовца Михаила Подгородникова «Слабый позвоночник», в которых несколько раз упоминался и я. В памяти Подгородникова остался угрюмый «Сыр» — жесткий, непомерно требовательный, немногословный, тяжелый «утюг», перед которым все трепещут, хотя в обычной жизни вполне коммуникабельный человек. Как пишет Подгородников, «через несколько лет его убирают, именно так — убирают. Суслов решил, что необходимо искоренить человека, превращающего Гайд-парк в опасный аттракцион. Толстый том, нашпигованный партобвинениями, изобличениями, доносами, доставлен из КГБ в ЦК М.А. Суслову. Он листает том бледными, жесткими пальцами и отодвигает: «Убрать!». Чаковский пальцем не пошевелил в защиту человека, везущего вместо него тяжелый воз.
Падение Сыра было ошеломляюще неожиданным. В редакции кое-кто вздохнул облегченно, распрямил плечи. А потом… стали жалеть: «Вот при Сыре… Сыр бы такого не допустил».
А Сыр, вычеркнутый из активной жизни, пребывает теперь в болезнях. Такие не могут не болеть, лишаясь дела. Редкий для расхлябанной России человек концентрированной энергии и упорства. Жаль его. Миллионы подписчиков «ЛГ» — это его заслуга».
Я благодарен М. Подгородникову за добрые слова, но сам я ничего не мог узнать о томе, якобы посланном Суслову. Единственное, что я обнаружил в открытом теперь архиве ЦК, — это всего два коротеньких документа: секретная записка Е. Тяжельникова, зав. Отделом пропаганды, в ЦК с предложением освободить меня от обязанностей первого зама главного редактора «ЛГ» (никаких аргументов, разъяснений, фактов) в порядке перевода на другую работу — в издательство «Прогресс»; указывалось, что Г. Марков и тогдашний председатель Госкомиздата Б. Стукалин согласие дали.
И второй, уже «совершенно секретный» документ: постановление Секретариата ЦК об освобождении меня от должности в «ЛГ» «в связи с переходом на другую работу». На этом постановлении — приписочка всемогущего зав. Общим отделом ЦК К.М. Боголюбова, адресовавшая сей документ «т. Густову И.С.», работавшему первым замом председателя КПК — Комитета партийного контроля при ЦК.
Приписка не сработала: И.С. Густов хорошо меня знал и уважал — в «Литгазете» был напечатан ряд острых материалов на основе документов КПК.
Я даже попросил Густова доверительно, по-товарищески поговорить обо мне с Тяжельниковым: что со мной случилось? Иван Степанович позвонил мне и рассказал о беседе с Тяжельниковым. Зав. Отделом пропаганды поклялся, что ничего не знает и никакой дополнительной информации у него нет. А по городу ходили слухи, что я перепродавал иконы, издал в ФРГ свою книгу, а гонорар утаил. Кто-то умело дирижировал кампанией клеветы вокруг моего имени. Телефон на даче молчал как убитый, знакомые, завидев нас в Переделкине, спешили спрятаться за своими заборами…
Ясно, что меня приказали перевести «на менее видную работу» Брежнев или Андропов. Вот такая телефонная работа с кадрами проводилась тогда в ЦК. Далеко ли мы ушли в этом отношении от тех времен?
Свободное копирование
