Я уже несколько раз подавал рапорта по инстанции с просьбой перевести меня на техническую работу, но, как я предполагал, они доходили только до «Милого», до командира полка подполковника Иванова, и там застревали в устном ответе, что нет возможности. К этому времени я уже понял, что передача комнаты в семейном общежитии, обещанной мне полковником Прохоровым, другому офицеру – дело рук Иванова. Командировка в Ёну, предоставление мне отпуска поздней осенью, командировка в Росту на ремонт причала – это всё с подачи «Милого». Я ему был удобен, обязателен в выполнении задач, при более высокопоставленном начальстве не компрометировал офицеров полка, в том числе и его самого.
Время катилось на повышенных оборотах. Зима перешла рубикон середины. Солнце, на миг появившееся 25 января, уже надолго не покидало небосвод. Дни и ночи стояли сухие и морозные, хотя сухими и морозными их можно называть условно. Во время мороза подымался такой туман, что не видно было вытянутой вперёд руки и протоптанной в снегу дорожки под ногами. На ровных участках пути ходить было возможно, хотя травм было очень много – ломали руки, ноги. На склонах сопок идти было опасно, а иногда и наклонная плоскость поверхности сопки покрывалась льдом, и устоять на ней было невозможно. Чтобы добраться до бурильщиков, мне приходилось сбрасывать валенки и надевать сапоги с подковками. С каждым шагом приходилось сбивать подковками лёд, делать углубления и так продвигаться вперёд. Солдаты на ночь оставляли страховочные верёвки, закреплённые за валуны, и подымались при их помощи наверх. Эти верёвки, как страховочные лини в дальнейшем использовать не рекомендовалось.
В процессе службы борьбу приходилось вести не только с природой, но и с начальством, которое призывало стойко переносить трудности службы, и само искусственно создавало эти трудности. Само же начальство в непогоду отсиживалось в тёплых штабных помещениях. Много сил приходилось затрачивать в работе по воспитанию личного состава. В стройбате он был неоднороден ни по национальности, ни по образованию, ни по моральным устоям. Некоторые солдаты из глубинок Вологодской и Архангельской областей не умели писать и читать. Большая часть солдат успела уже пройти лагеря и тюрьмы. Они были ожесточены, хитры и агрессивны. С этими нужно было вести работу индивидуально. Вся эта работа ложилась на взводного, получающего самое низкое денежное довольствие, самые худшие бытовые условия, самое низкое звание. А вот ответственности у взводного командира – хоть отбавляй. Старшие начальники всю свою работу перекладывают на взводного: замполит политработу и политподготовку, всё начальство батальона следит за выполнением взводным его уставных обязанностей и вдобавок навешивают на него ответственность за быт солдат во взводе. Техническое начальство требовало ответственности за технику безопасности, дисциплину и, конечно, за выполнение плана. Казалось бы, чего проще в такой обстановке написать рапорт и уйти в запас! Но не тут-то дело было. Военные училища лейтенантов посылают в строевые части, а офицерами стройбат пополнялся только из запаса и проштрафившимися офицерами. Первых было очень мало и на должность взводных они шли без охоты, а на вторых далёко не уедешь. Вот и лежит рапорт у начальника под сукном, а тем временем начинает действовать пресс политорганов, прекрасно освоивших машину патриотизма, которая в Советском Союзе используется с раннего детства до гробовой доски ежегодно, ежедневно, ежечасно. Откладывалось в твоём сознании, что ты патриот своей Отчизны, что там, за кордоном, нет патриотов своей родины, а одни космополиты (и найдут же слова?!). Там все только тем и занимаются, чтобы усыпить твою бдительность, отнять у тебя Родину. В действительности кроме Родины всё моё богатство, которое я нажил за 24 года, начиная работать с 14 лет, укладывалось в мой солдатский фанерный чемодан и маленький офицерский чемодан с диагоналевым зелёным чехлом. Если у какого-то офицера возникали сомнения или несогласие с политорганами по поводу патриотизма и они начинали баловать, дебоширить, пьянствовать, не являться на работу, то начинал работу государственный пресс. Этот пресс был более страшный. В часть приезжали три старших офицера. Собирали офицеров гарнизона не ниже звания прессуемого, задавали несколько вопросов для проформы. Не выходя из помещения срывали погоны у военнослужащего, который после этой манипуляции оным переставал быть. Объявляли, на сколько лет бедняга вообще лишался прав, и отсюда отправляли его в тюрьму. Чтобы не было повадно другим офицерам, других в званиях равных или выше, чем у подсудимого, заставляли присутствовать на суде.
Так что рапорт писать можно, но после этого нужно быть очень осторожным. Любая промашка, неправильно принятое решение может привести к очень нежелаемым последствиям. Обычно начальники после подачи рапорта стараются поскорей избавиться от офицера, подавшего рапорт, и перевести его в такое место, где бы он задумался над тем, стоило ли подавать рапорт. У нас таких мест – хоть отбавляй. Проблем было много. Многие были нерешаемы, много решать приходилось ежедневно. Так день за днём катилась зима со своими капризами западного Заполярья. То морозы, то дожди, то туманное безветрие, когда мечтаешь о ветре, который бы разогнал туман. Дышать было невозможно. Солнце подымалось всё выше и выше, день становится большим, чем ночь. И несмотря на то, что природа находится во власти морозов, метелей, ураганных ветров, чувствуется, что вот-вот из-за сопок придёт весна, которая бурными потоками, в короткое время сбросит с себя лёдопанцирь и снег, из-под которого будет выглядывать свежая зелень травы. Она, как ребёнок после побудки, открыв глазёнки, улыбаясь, протягивает ручонки родителям, выпрямляясь, тянет свои листочки к солнцу.
Свободное копирование
