Последнее утро отпуска выдалось на редкость хорошим, тихим, безоблачным. С восходом солнца сразу стало теплеть. Не хотелось верить, что столь ожидаемый отпуск закончился. Люся приготовила завтрак. Я ей рассказал о моём разговоре с Софьей. В 10 часов я пошёл в комендатуру и снялся с учёта. Когда вернулся домой, овидиопольцы уже приехали и хлопотали над прощальным обедом. Я стал собирать свои чемоданы: одежда, пара бутылочек коньяка, дорожный продовольственный пакет, аккуратно собранный Лией. Во втором чемодане оставалось около тридцати банок консервов: тресковых в масле, жареной трески, тресковой печени. Я разложил их на три равные стопки: одну Люсе, вторую Лие, третью стопку передал Люсе, чтобы после моего отъезда передала Софье. Всё у меня было готово к отъезду, за исключением билета, который мне должен был достать полковник Красноусов. Когда я пришёл в общежитие за Софьей, в комнате она была одна. Девчата были на занятиях в университете.
- Ну, что, Софушка, пойдём? – спросил я, хотя можно было и не спрашивать. Она была полностью готова идти.
Всё шло по расписанию. В 13 часов мы сидели за столом и желали друг другу всё, что могут пожелать самые лучшие друзья. Никто не чувствовал себя посторонним. На вокзал мы прибыли точно в назначенное полковником время. Он взял у меня документы на приобретение билета и передал для Володи посылку. Мы стояли, разбившись на малые группки. Отец стоял с Лией, Люся – с сестрёнкой, я – с Софьей. Всё уже было сказано-пересказано. То, что нужно было сказать – забыто. Разговор имел характер отдельных фраз и долгих, долгих пауз, в которых и уезжающие, и провожающие мучительно ищут темы для разговоров. Подошёл полковник и принёс билеты. Я познакомил его с отцом и Лией. После нескольких фраз он ушёл. Все почему-то обрадовались, узнав, что у меня нижнее место, хотя для меня было абсолютно безразлично, где спать в купейном вагоне. Началась посадка. Я поставил свои чемоданы в купе и вышел из вагона. Молчание всех немного угнетало. Я видел, как в моё купе вошли сразу три человека и сразу доложил моим провожающим, что у нас уже экипаж в полном составе. Время было садиться в вагон. Я попрощался с отцом, Лией, сестрёнкой, Люсей, подошёл к Софье, которая одиноко стояла в сторонке. Как прощаться? Со всеми прощаясь, я расцеловался. Вспомнил, что вечером накануне было прохладно. Мы возвращались к общежитию, я попытался Софью приблизить к себе и легонько взял её за талию. Она моментально отстранила мою руку. Поцеловать её я не решился, не зная, как она прореагирует.
- Ну что, Софушка, будь здорова. Пиши. Желаю тебе успехов.
Я крепко пожал ей руку, повернулся и вскочил в вагон. Раздался гудок паровоза, и поезд медленно тронулся. Я подошёл к открытому окну и увидел Софью, которая бежала к вагону, расталкивая стоящих на перроне провожающих.
- Я не дала тебе адрес тёти Кати! – кричала она. Глаза её были полны отчаянья.
Мои спутники по купе увидев это, все подошли к окну.
- Говори! – крикнул я.
Поезд набирал скорость. Стрелки путей усиливали стук, и промежутки между стуком стали учащаться. Скоро должен был кончиться перрон. Первый раз она как будто сказала всё, повторить не успела, перрон закончился аппарелью, а дальше – множество путей в разные стороны. Поезд набрал скорость. Впереди пролегла дорога в четыре тысячи километров. Я в окно уже не смотрел. Взяв ручку и блокнот, начал записывать адрес. Васильевский остров...дом...больше я не услыхал ничего. Мои спутники стали мне помогать. Скоро были восстановлены в памяти и номер линии, и номер дома. Это немало. Я не знал номера квартиры и не знал фамилию тёти Кати. Кто-то высказал предположение, что это может быть индивидуальный особняк, где номера квартиры нет. Я эту версию отверг сразу. Будь у неё тётя с особняком, она, очевидно, не была бы в такой нужде. Этим наши исследования были закончены из-за отсутствия дополнительных данных. Офицеры, мои попутчики, меня успокаивали и были уверены, что тётя будет найдена.
- Дай Бог, – сказал я, – вы даже не можете представить, как это для меня важно. Но я надеюсь, что всё будет в порядке.
Я достал из чемодана бутылку коньяка, два яблока, которые разрезал пополам, пошёл к проводнику и взял четыре стакана. Разлив коньяк в стаканы, я предложил попутчикам выпить за мою удачу. Они переглянулись между собой, но стаканы не взяли.
- Прошу прощения, – сказал я, – что-то не так?
- Не беспокойся, младшой, – сказал капитан (остальные офицеры были старшими лейтенантами), – понимаешь, мы спортсмены команды мастеров. Сейчас едем в Ленинград на соревнования. Однако, – он обратился к офицерам, – соревнование будет через неделю. Думаю, что греха особого не будет, если мы пожелаем младшому удачи, видать, он в ней нуждается. Удачи тебе, лейтенант!
Мы выпили. Поезд уже давно миновал Заставу. Вокруг нас рассылались просторные поля Украины. Чёрные поля вспаханной зяби лежали в полудрёме. Вспаханная и заглаженная, она ждала снега, под которым можно будет уснуть до весеннего тепла. Поля, засеянные озимыми, расстелили зелёный бархатный ковёр, чтобы с первыми тёплыми лучами солнца раньше всех выбросить стебельки злаков и укрепить их накопленной за зиму влагой. Вечерело. Ярко-красный закат предвещал ветреную погоду, но это уже нас не волновало. Мы наблюдали прелестные краски природы – и только.
Постучали в дверь купе. Молодой лейтенант искал недостающего партнёра, чтобы «забить козла». Компания подобралась весёлая, играли с азартом. Все были курящие. Было так накурено, что хоть топор вешай. Открыли дверь в коридор. Там дым улетучивался быстрее. Вернулся к себе поздно. Спутники уже спали – у них режим. Мысли мои не давали мне заснуть, они сменялись, как маятник часов. Всё, что произошло за последние четыре дня в Одессе, ещё переосмысливалось. На смену этим мыслям приходили новые более тревожные. Ленинграда я не знаю. Если даже каким-то чудом я найду тётю, как и кем мне представиться? Ведь фактически ничего и нет. А всё-таки подготовиться надо. Как бы подтверждая пословицу «Как верёвочка ни вьётся, кончик в ней всегда найдётся», железная дорога это наглядно показывает.
Свободное копирование
