Первое апреля было воскресным днём. Всегда вечером в воскресенье в столовой демонстрировали кинофильмы, поэтому весь личный состав после ужина находился в помещении столовой, которая в эти часы превращалась в кинозал клуба. Зал заполнялся довольно плотно. На просмотр фильмов приходило много солдат, которые к нам не имели никакого отношения. Полтора часа, время демонстрации фильма, было в нашем распоряжении. Практически времени у нас было больше, так как разгрузка зала длилась не меньше 15 минут. Сначала зал покидали те, кто приходил позже. Учащиеся сержантской школы и офицерской приходили пораньше, так как у них перед сеансом было свободное время. Они занимали первые ряды. Это мы тоже учли. В пятницу все продукты были заготовлены и размещены в посылочных ящиках в каптёрке. Выпивку решили взять в субботу, чтобы не «погореть». Заготовили газеты, которые должны были заменить скатерти и салфетки, мешки для отходов и посуды. Мы ещё и ещё раз обговорили список участников нашего праздника, чтобы не попал какой-то дебошир. Каждый ручался за предложенного им участника. Очевидно, кто-то из наших «засветился», или это было просто совпадением, но в субботу старшина начал проверку прикроватных тумбочек. Но в наших тумбочках ничего запретного не было. Бутылки водки стояли около проверяющего, спрятанные в сапогах. К вечеру старшина велел нарядникам (солдатам, имеющим наряды вне очереди) произвести мокрый аврал в казарме. Для нас это было неожиданностью. Моментально из наших кандидатов, участников праздника, нашлись добровольцы, чтобы помочь нарядчикам для ускорения процесса. Около часа они драили полы и спасали наши бутылки. Весь процесс завершился благополучно. В воскресенье мы все со строем пошли на просмотр кинофильма. Старшина, чтобы занять лучшее место, зашёл первым. Наша группа легко отделилась, и мы занялись нашим делом. Мы благополучно вошли в класс, перенесли все продукты, не вызывая подозрения у дневального. Окна в класс были в приямках, так как дом стоял на косогоре. Столы мы поставили за печь, которая заслоняла их от окон. Электроосвещение мы не включали, столы освещались карманными фонариками. У нас была выпивка, закуска, полтора часа никем не контролируемого времени. Что солдату ещё нужно? Выпили за моё здоровье, за благополучный год службы (у меня и у Николая служба длилась два года). За будущую службу на Северном флоте. Мы были молоды, здоровы. Будущего мы не боялись, так как дальше нас уже не пошлют. Правда, в этом мы здорово ошибались. Были места намного хуже и дальше наших мест. Мы не забыли выпить за дружбу, за память, которая не даст нам забыть эти дни. Когда всё было съедено и выпито, началась «травля баланды», разговор обо всём и ни о чём.
В самый разгар беседы мы заметили, что чья-то любознательная морда залезла в оконный приямок и пытается рассмотреть, что делается в классе. Мы выключили фонарики и отчётливо увидели нашего каптенармуса, который помогал старшине и был учащимся нашей школы. Он нас видеть не мог, так как он был в зоне, освещённой электричеством. У нас в помещении было темно. Открыть класс с наружной стороны он не имел возможности. Зуев оставил с внутренней стороны двери ключ. Мы начали не спеша убирать в мешки всё лишнее – газеты с крошками, бутылки. Взятые напрокат в столовой кружки, тарелки сложили отдельно, чтобы возвратить их владельцам. Спустя нескольких минут мы в другом окне увидели каптенармуса, он шёл вниз по лестнице к входной двери. Мы прекратили разговоры и всякую деятельность. За дверью послышалась возня с ключом, который не желал влезать в ключевину. Вот здесь и случилось то, чего мы опасались. Один из наших участников торжества, не выдержав напряжённой тишины, вдруг во весь голос крикнул: «Пустите меня, я ему набью морду!». Это был Лёша из Костромы. Мы навалились на парня, и пришлось ему в рот вложить кляп из газет и носового платка. Каптенармус поняв, что это сражение им проиграно, в сердцах выругался и удалился. Мы вышли из класса, отнесли мусор подальше от школы и присыпали его снегом. На этом месте когда-то была свалка. Инвентарь также спрятали под снегом и направились к столовой. Два участника праздника отвели Лёшу подальше от школы, голову его хорошо протерли снегом. Когда он пришёл в себя, отвели его в казарму и уложили спать. При нашем подходе к столовой народ уже выходил после просмотра фильма. Увидев выходившего из столовой старшину, я громко окликнул кого-то из наших участников банкета, назвав его фамилию. Старшина это не услышать не мог. Я отчётливо видел, как каптенармус, жестикулируя руками, что-то рассказывал старшине. После отбоя старшина зашёл в казарму. Все уже «спали». Конечно, когда он после отбоя вошёл в класс, запах перегара он чувствовал несмотря на то, что мы сожгли несколько газет. Времени на проветривание помещения у нас не было.
На утреннем построении в понедельник Суслов констатировал факт пьянки в школе и обещал, что участники её будут из школы отчислены. Однако на этом всё закончилось, как видно, мы командованию больше нужны были, чем нам – служба в кадрах флота.
Началась подготовка к зачётным стрельбам. Определённого дня не называли, ждали погоды, которая, как назло, не хотела стабилизироваться. Офицерам необходимо было уметь пользоваться пистолетом, револьвером, автоматом, ручным пулемётом и станковым пулемётом. На занятиях в классе мы занимались этим оружием, разбирали, собирали, чистили. Винтовки, автоматы, ручной пулемёт у нас были учебные, с просверленными казённиками, остальное оружие было боевым, но без патронов. Винтовки, автоматы, ручные гранаты Ф-1, РГД мы досконально знали из программы средней школы, где были уроки допризывной подготовки. Во время войны я работал на предприятии, которое полностью изготавливало запалы гранаты Ф-1. В ШМО гранаты мы не изучали. И вот настал день стрельб. Утром, после завтрака подошли автомашины, на которые мы погрузили оружие, погрузились сами и выехали в направлении Щучьего озера, в сторону, противоположную от Мурманска. Мы проехали дорогу, ведущую к складам ВВ, после этого въехали в самый настоящий лес. Я не представлял, что в заполярной тундре есть леса. Деревья были внушительных размеров, зрелые. Спустя 10-15 минут мы были на стрельбище. Стрельбище представляло собой грунтовую площадку между двумя сопками. По сопкам шло проволочное заграждение, чтобы посторонние не могли попасть под обстрел. Третья сторона стрельбища была отвесной стеной из рваного гранита, вдоль которой стояли мишени. Сразу после выгрузки личного состава и разгрузки оружия последовало построение, на котором нас проинструктировали, как вести себя на огневой позиции. Офицеры, которых мы хорошо знали, на стрельбище были неузнаваемы. Каждый неправильный шаг на огневой позиции мог привести к ЧП, так как боевое оружие находилось в руках неопытных солдат. Каждого солдата предупредили, что при нарушении инструкции виновные будут отстранены от проведения стрельб. С одной стороны, это правильно, с другой стороны, напряжённая обстановка не способствовала нормальному проведению стрельб. Я вспомнил свою первую стрельбу на лагерных сборах после окончания 9 класса. Сборы проходили в конце июня, была жара, которая на юге бывает нередко, но в том году она была беспощадной. Одет я был по-летнему, в брюках и рубашке-безрукавке. Мне сказали, да я и сам знал, что приклад надо прижимать к плечу. Я прижал его так сильно, что кость плеча начала болеть без выстрела. Я лихорадочно начал искать на плече место, где бы не торчали кости, и примостить там приклад, но тщетно. С какого-то фланга раздался выстрел. Он был настолько громок, что у меня зазвенело в ушах. Я понял, что дана команда стрелять, а я ещё не посмотрел, которая из мишеней моя. Начал отсчитывать седьмую справа. Сосед слева произвёл выстрел. Меня оглушило окончательно. Я позабыл о плече. Мне показалось, что все уже произвели первый выстрел и ждут, пока я выстрелю. Направив винтовку в предполагаемую «мою» мишень, я резко нажал спусковой крючок. Я знал, что будет толчок в плечо, но не такой же! От резкой боли я вскочил, но семибалльный мат взводного меня мгновенно уложил на место. Стреляли ещё долго, но меня это не касалось. Жутко болело плечо. Последовали команды «Встать! Винтовку в руку! К мишеням марш!». Каждый шаг вновь и вновь бил в плечо. Каково же было моё удивление, когда я увидел отверстие в мишени между цифрами 1 и 2! Я до сегодняшнего дня не уверен, что это отверстие от моей пули. Второй и третий выстрел я приспособился сделать, держа приклад под мышкой. Второго удара по болящему плечу я бы не вынес. Второй выстрел был в «молоко», третий – в девятку. Думаю, что третий выстрел сделать мне помог какой-то стрелок.
С тяжёлым чувством я находился здесь на огневой позиции. Правда, с тех первых моих стрельб прошло пять лет, я возмужал, да и стреляли мы здесь в шинелях. Результат стрельбы: две десятки, две девятки, одна семерка. Это был лучший результат по школе. На два очка я опередил каптенармуса. Я был первым по стрельбе из ручного пулемёта, но полное фиаско потерпел при стрельбе пистолетом ТТ. При стрельбе тремя пулями я не попал ни одной в мишень. При этой стрельбе едва не случилось ЧП. При попытке первого выстрела была осечка. Я доложил об этом офицеру, а пистолет держал направленным в землю. Когда офицер подходил ко мне, пистолет выстрелил в землю, хотя мой палец не лежал на спусковом крючке. Всё обошлось благополучно. Стрельбы из автомата и станкового пулемёта в зачёт не шли. Для меня в основном стрельбы прошли благополучно. При разборке стрельб на стрельбище Суслов определил, что по школе лучший результат стрельб был у меня. На следующий день флотская газета «На страже Заполярья» сообщила, что в офицерской школе строительной бригады прошли стрельбы. Лучший результат показал рядовой школы, а фамилию указали каптенармуса. Я к этому факту отнёсся совершено спокойно. Я был доволен тем, что ощущение, которое было у меня от стрельб на школьных сборах, ушло.
На уроке санподготовки наш любимый преподаватель полушутя укорял нас, что мы плохо занимаемся, что у нас плохая дисциплина:
– Вот скажите, кто из вас не имеет нарядов вне очереди? – задал он вопрос и сделал вид, что собирается считать поднятые руки.
Поднялась одна рука. Это была рука каптенармуса. Причём он сидел в такой позе, что его вид говорил: «Смотрите и завидуйте!»
– Да-а, не много, – сказал протяжно доктор и продолжил: – вот интересно, за что ты получил наряд? – Он это сказал с ехидной улыбкой и указал на меня.
Я решил в этом же духе ему ответить. Встал, поправил гимнастёрку, выдержал театральную паузу и сказал:
– Я получил три наряда вне очереди из-за Некрасова. Да-да. По вине поэта Николая Александровича Некрасова.
Врач подыграл мне и изобразил мину незаданного вопроса. Я продолжил игру. На вечерней поверке наш старшина Савосин обвинил нас в несерьёзном подходе к занятиям, что мы в часы самоподготовки занимаемся чёрт знает чем, поём песни. Я сказал ему из строя словами Некрасова, что «с песнями труд человеческий спорится». Старшина вдруг заорал: «Кто сказал?» Я ему ответил, что Некрасов. Все начали смеяться, а старшина объявил мне три наряда вне очереди. Но я их честно отработал, два раза мыл полы и побелил коридор класса, который задымили самокрутками.
Свободное копирование
