Через 2-3 недели мы, молодые солдаты, познакомились друг с другом, а некоторые подружились. Так Николай подружился с Валентином Мальцевым, москвичом. Земляки часто проводили время вместе. Однажды, когда мы были втроём, Николай спросил Валентина, как получилось, что группа солдат, которые отказались оставаться в кадрах, оказались в ШМО.
– Здесь секрета нет, – ответил Валентин. – Когда вы все, написав рапорта с просьбой зачислить в школу, ушли, мы, несогласные, решили идти домой, то есть в свои части. Однако нам велели вернуться в зал. Мы вернулись. Какой-то офицер прочёл нам очередную лекцию, затем ещё одну. Затем пришёл начальник политотдела строительного управления Северного флота капитан первого ранга Каганович. Его лекция была несколько длиннее, и кто знает, до которого времени она бы затянулась, если бы не один из самых «устойчивых» робко не произнёс, воспользовавшись паузой: «Мы поняли важность текущего момента и решили остаться в кадрах Советской армии». Когда я уходил, ещё ребята оставались, но они тоже здесь. Ты прав, Николай, дома нам с нашими техникумовскими дипломами ничего не светит. Здесь легче начинать работать.
– Это не моя идея, а его, – сказал Николай, указывая пальцем на меня.
Жизнь в школе текла однообразно, как в батальоне. Всё было расписано «от» и «до» – только выполняй распорядок. Выполнять его было противней и противней. То, о чём нам говорили преподаватели фортификаторы, нам было известно из техникумовской программы, причём преподаватели пользовались готовыми расчётами, которые запомнить невозможно, а мы знали, как выводить эти расчёты.
БУП, боевой устав пехоты, который обогатился опытом Отечественной войны, изучать нужно годами, а не в течение пяти месяцев. Отдельные параграфы устава слушать было неинтересно. В основном этот предмет мы прорабатывали на природе в любую погоду. Интересные лекции были по медицинской подготовке, которые читал нам капитан медицинской службы Вайсберг. Он заходил в класс с ехидной улыбкой, но не злой. На рапорт дежурного отмахивался, как от назойливой мухи, прежде чем дежурный откроет рот. Это был высокий широкоплечий мужчина. По специальности он был не то хирург, не то терапевт. В моём представлении такие должны быть хирургами. Чёрные как смоль волосы всегда гладко были зачёсаны кверху, «каре» без пробора. Смуглые, без морщин щёки с мягким румянцем всегда идеально выбриты. По его грузной раскачивающейся походке можно было определить, что человек долгое время служил на кораблях. Морская форма на нем была идеально отутюжена и подогнана. Первые 10-15 минут мы занимались по расписанию. Мы накладывали шины, останавливали кровотечения при «ранениях» на разных частях тела, на голову накладывали повязку «Шапочка Архимеда». Каждую лекцию мы слушали нормы содержания казармы, кубриков, служебных помещений, фортификационных сооружений. Остальное время он отводил санитарному быту молодого офицера: с кем знакомиться, как знакомиться, как вести себя при различных обстоятельствах, меры, которые должен принимать молодой человек при интимном сближении с малознакомой партнёршей. Его рассказы были насыщены яркими примерами. Нам было очень приятно слушать его и с ним общаться.
Мы постепенно привыкали к быту школы, который несколько отличался от быта в частях. На завтрак, обед, ужин мы шли в гимнастёрках в любую погоду. Старшина требовал, чтобы мы эти 300-400 метров пути к столовой обязательно пели строевые песни. Разучивать эти песни с личным составом, к слову сказать, помогал старшине я. Был у нас в школе постоянный запевала, а я всегда был на подхвате, когда запевала отсутствовал. Однажды в морозную погоду запевала отказался запевать, сославшись на боль в горле. Старшина приказал запевать мне. До столовой оставалось пройти метров пятьдесят. Я также отказался запевать по той же причине. Когда мы подошли к двери столовой, старшина подал команду «правое плечо вперёд!». Строй повернул в направление к Нижней Ваенге. Мы прошли около километра. Очевидно, кто-то увидел этот строй и сообщил по телефону в бригаду. На обратном пути на дороге нас остановил незнакомый майор, отозвал в сторону старшину и начал ему что-то говорить. По жестам старшины мы видели, что он пытается что-то объяснить майору.
– Молчать! – услышали мы голос майора, – выполняйте приказание!
Старшина вернулся к строю и скомандовал: «Бегом!». Мы побежали к столовой, как те жеребцы, чуя дом и родную конюшню, обогнав намного старшину. Этим эпизод не окончился. На вечерней поверке старшина объявил меня нарушителем дисциплинарного и внутренней службы уставов и приказал, чтобы утром я был у врача и взял справку, что сегодня у меня болело горло. Если этой справки не будет, то он мне выдаст внеочередных нарядов «на всю катушку». Утром после завтрака я пошёл в сержантскую школу (там находился медпункт) на приём к врачу. Выстояв, как было положено, очередь, я зашёл к врачу.
– Курсант школы младших офицеров, – назвав свою фамилию, отрапортовал я и продолжил, – явился по приказанию старшины за получением справки, что вчера у меня болело горло.
Несмотря на то, что по существу рапорт был подан правильно, капитан Вайсберг понял иронию и парировал мне так же иронией:
– Передай старшине моё приказание, чтобы он явился ко мне и определил, был ли у меня вчера понос. Можешь быть свободным. Иди!
Я пошел в класс на занятия. Выбрав момент, когда подошёл старшина, а вокруг было много солдат, я обратился к старшине по всей форме:
– Товарищ старшина, разрешите обратиться, – и, не ожидая разрешения, продолжил, – капитан Вайсберг приказал Вам явиться к нему и определить, был ли у него вчера понос.
Старшина тупо посмотрел на меня, повернулся и ушёл. Я понял, что этого делать не следовало. Я опять нарушил наставление бывалого фронтовика. Ребята, присутствующие при этом, сказали, что моя выходка мне может дорого обойтись, что старшина начнёт за мной охотиться. Да я и сам это знал.
Свободное копирование
