Прошло ещё несколько дней. В роте приступили к исполнению своих обязанностей два офицера в должности командиров взводов. У нас во взводе остался командиром сержант Сергеев. В эти же дни на комсомольском собрании меня избрали комсоргом. Перед нашей ротой была поставлена задача своевременно пройти курс молодого бойца, чтобы без задержки можно было демобилизовать солдат, служивших шестой год.
Спецнабор того года был собран из разных мест европейской части страны, поэтому адаптация проживания в Заполярье у всех проходила по-разному. Несмотря на то, что я четыре года войны прожил в довольно холодном Ижевске, адаптацию переносил тяжело. Моё тело обсыпало нарывами. Нарывы под коленями мешали ходить, нарывы у локтей и на груди мешали делать упражнения с винтовкой. Я решил пойти к батальонному врачу. Два часа ждал начала приёма, врач не принимал. Открылась дверь кабинета врача, в которой стоял санитар, и послышался голос врача:
— Да гони ты этих симулянтов к.., — далее последовал мат.
Я вышел из лазарета и пошёл в казарму. Обидно было: врача в глаза не видел, он меня — и подавно. Почему он определил, что мы симулянты? Почему обматерил моих коллег? Ведь он офицер, которому поручено следить за здоровьем солдат, а не какой-то посторонний человек. В казарме я достал с полочки лист бумаги и написал жалобу на имя командира батальона, а чтобы не обременять никого, решил сам отнести её комбату. Комбата не было, я отдал жалобу дежурному по штабу и пошёл на занятие, которое проходило на плацу. Всё было в порядке, если не считать, что всё тело пекло от нарывов. После обеда и дневного сна снова были строевые занятия. На занятие пришёл командир роты. Когда был перерыв в занятиях, он подозвал меня, в свойственной ему манере посмотрел не прямо, а скорее куда-то вдаль за мной, обдумывая, с чего начать серьёзный разговор.
— Расскажи, что у тебя произошло в санчасти, попрошу подробнее.
Я рассказал, как меня и моих товарищей врач с руганью выгнал с санчасти и не оказал никакой помощи. Поэтому я написал жалобу на имя комбата. Командир роты внимательно выслушал рассказ, не торопил и не перебивал. Когда я закончил, он медленно и внятно начал перечислять ошибки, которые я совершил, и в заключение сказал:
— Я не знаю, какое решение по жалобе примет комбат. Думаю, что последствий не будет, так как ты ещё не принял присягу, но с тобой ещё будут разговаривать, так как жалоба написана одним человеком, но от имени многих. А вообще я тебе советую: постарайся не болеть. Можешь быть свободным. Иди!
На следующий день перед сном я через выбитые старослужащими доски в заборе вышел за территорию батальона и побежал в аптеку, которая была недалеко от батальона. Купил бинт, вату, ихтиоловую мазь. Боль после смазки нарывов уменьшилась, а через некоторое время нарывы исчезли. Я не только вылечил себя, но помог и друзьям.
День закончился благополучно, хотя над беседой с командиром роты пришлось задуматься. Почему я оказался виновным во всём, а нарушитель уставов, морали, которая вынудила меня нарушить закон, остался в стороне? Командир роты был прав, предупредив, что со мной ещё будут беседовать. После отбоя, около полуночи меня разбудил дежурный по роте и велел одеться. Выйдя в коридор, я увидел офицера, дежурного по части, который велел мне привести себя в порядок, умыться и идти с ним в штаб. Около штаба стояла легковая машина М-1, не батальона. Командир батальона ездил на «Виллисе». Дежурный велел ждать в коридоре, а сам зашел в кабинет комбата и доложил, что меня доставил. Выйдя из кабинета, он велел мне зайти и доложить капитану первого ранга. В кабинете был комбат и ещё несколько незнакомых офицеров. У меня мелькнула мысль: не сильно ли много офицеров на одного рядового?
Разговор начал начальник политотдела Строительного управления Северного флота капитан первого ранга Каганович. Он ничего нового не сказал, всё я уже слышал от командира роты. Правда, он не сказал, что до принятия присяги за нарушение устава наказывать никто не имеет права. Поэтому он начал с угроз и окончил угрозами. Уж очень боятся высшие офицеры групповых заявлений, жалоб, рапортов. Одиночный рапорт можно положить под сукно на какой-то инстанции, и никто его в жизни не найдёт, да и искать не будет. Потом меня отпустили.
Свободное копирование
