По сельской привычке проснулся я на рассвете, хотя здесь в это время он начинался намного раньше, чем у нас. Осторожно, чтобы не разбудить товарищей, я сошёл с нар, надев сапоги, которые у радиаторов подсохли, перевязал подвязки подмёток, которые, также как и сапоги подсохли, я вышел в коридор. Дневальный проводил меня безразличным взглядом и продолжил заниматься ч своим делом у тумбочки. Я открыл наружную дверь, вышел на крыльцо, закрыв за собой дверь. Мороза, почти не было, однако холодный ветер дал мне понять, что я долго не устою. Картина, которая раскрылась предо мной, меня ошеломила. Постройки экипажа находились в лагуне между тремя сопками. Я человек степей, равнин, моря. Это моя стихия. Гор я никогда не видел. Эти земные возвышения, сопки, меня покорили своей красотой, своими гладкими, полированными отлогами, покрытыми снегом, своим таинственным величием. На дорожке, по которой мы ночью ходили, наших следов не было, да и контуры дорожки едва выделялись на снежной равнине свеженасыпанного снега. На вершине самой высокой сопки было какое-то сооружение, которое я определил, как водонапорное. Оказалось, я был прав, и это меня, как строителя, радовало. Однако, холод - это не мать родная. Я решил не играться с судьбой и зашёл в помещение. Любопытство меня не покидало. Я пошёл по коридору в торец. Здесь была широкая дверь, очевидно здания были соединены между собой галереей. У торцевой двери я увидел несколько связок берёзовых метёлок. Каждая связка была связана настоящим шпагатом. Вынув перочинный нож, я моментально срезал два куска настоящего шпагата, и пошёл в кубрик, так сказать проявил солдатскую находчивость. Зайдя в кубрик, после того, как надышался свежим воздухом, я впервые ощутил, как говорят в Одессе « Две большие разницы» между наружным воздухом и воздухом казармы после побудки. Однако было тепло и сухо. Света с окон было достаточно, чтобы почитать. На тумбочке дневального я видел стопку местных газет « На страже Заполярья». Сигнала подъёма ещё не было, и я решил ещё немного полежать, не потому, чтобы отдохнуть, а просто от безделия. Славик уже проснулся. Увидев меня, он осведомился, не попал ли я опять в какую-то историю, получив отрицательный ответ, изрёк:
- А я здесь досушиваю твоё пальто. Думаю, до подъёма оно будет сухим.
Подъём не заставил себя ждать. После девятидневного путешествия приятно было умыться, в оборудованной по всем правилам, туалетной комнате. По пояс, раздевшись, приятно было в тёплом помещении побриться, окатиться жгуче холодной водой, а затем растереться тёплым полотенцем.
Не снимая сапог, я начал налаживать новые шпагатные завязки на сапогах, чтобы дотянуть до того времени, когда выдадут какую-то обувь. Пока мы мылись, выделенная группа людей из нашего эшелона, на какое-то время открыла настежь окна, мокрыми метёлками позаметали кубрик. Та же группа принесла котелки с завтраком, наваристый суп, перловая каша с мясом, пончик и чай.
- Так жить можно, - подумал я, наслаждаясь запахом варённой в солдатском котле, перловки. Румяный пончик так же вызывал восхищение.
Как только собрали посуду, в кубрик вошёл офицер и начал зачитывать фамилии вновь прибывших призывников. Названы были пятьдесят- шестьдесят фамилий. Затем названных призывников построили в коридоре и через торцевую дверь повели в соседнее здание на мандатную комиссию. Так я расстался со Славиком, хорошим парнем, помогавшим мне на первых парах войти в ритм новой жизни, которую он осваивал в несколько иных условиях.
После ухода первой группы призовников, последовала общая команда на построение без вещей. Без Славика, это было первое построение. Командовал строем офицер в морской форме. Это был человечек очень маленького роста, не больше сидящей собаки, с большой головой, не пропорциональной туловищу, с кошачьими глазками по форме, бегающими во всех направлениях одновременно. Этот лейтенант вывёл нас из помещения и велел очистить двор от снега, не только того, который выпал ночью, но и столкнуть гору снега, которая образовалась за зиму от расчистки двора. По существу этот приказ был правильным. Хотя в армии приказы не обсуждаются, а выполняются. Этот приказ был так произнесен, что видно было, офицер упивался своей властью. Он в приказе поместил всё, что нужно было поместить, и то, что лучше не произносить. Он, нас не зная, обвинил всех в разгильдяйстве, и в том, что мы лодыри, и он из нас выбьет привычку лодырничать. И все эти обвинения были произнесены притом, что никто из призывников ему не возражал. Когда он подал команду приступить к работе, все призывники разобрали лопатьі и начали чистить от снега площадь. Я поднялся на крыльцо. Идти в снежную жижу, было безумием. Через минуты две лейтенант увидел меня стоящего на крыльце. Он не окрикнул меня, он как хищник, направился ко мне мягкой походкой, сознавая, что добыча от него не убежит и будет у него в лапах, приблизился ко мне. Лицо его побагровело. Теперь он был похож уже на пса привязаного к будке, перед которым был привязан кот. Запомнить, что он мне накричал, было практически невозможно. В его понимании я был дезертир, и он вынужден будет вызвать моряков, которые приняли присягу, чтобы они подписали какой-то акт, который передадут в трибунал. Я пытался ему объяснить, что у меня нет обуви, показывал на мои сапоги со шпагатами. Он стал по стойке «Смирно», и отдал мне приказание:
- Взять лопату и чистить снег!
Я взял лопату и пошёл чистить снег. Лейтенант ушёл, оставив следить за нами старшину. Через пару минут повязки лопнули и подмётки отлетели полностью. Заложив подмётки в карман пальто, я продолжал работать. Портянки сползли со ступни и держались на ноге только голенищами. Я продолжал работать. Ребята, которые запомнили меня по эшелону, подняли шум и потребовали у старшины, чтобы меня отправили в кубрик. Старшина стоял, и не знал, что ему делать. Он видел как лейтенант отдавал мне приказание. Он не мог его отменить. В это время проходил какой-то капитан-лейтенант. Увидев меня босого на снегу, набросился на меня, обвинив меня в том, что я дезертир, хочу заболеть и не служить в армии, что меня нужно судить. Я стоял перед ним, опёршись на лопату, и не знал, за что меня бьют. Ребята, в основном одесситы, бросили в снег лопаты, и обступили офицера объяснили ему обстановку. Офицер приказал мне идти в кубрик. Я только услыхал, что он спросил у старшины фамилию офицера, заставившего меня работать без обуви. Однако, когда я отошёл уже к крыльцу, я вернулся к офицеру, испросил его фамилию, на тот случай, если кто-то третий усмотрит во мне дезертира.
Я зашёл в кубрик, перемотал портянки, сухой стороной на ступни, а мокрой на голень, подвязав бумажным шпагатом подмётки, и привёл себя в порядок.
Свободное копирование
