Через некоторое время названия станций несколько изменились. К первой части названия станции, которую иногда мы не успевали прочесть, добавлялось слово «Озеро», Пин-озеро, Пул-озеро и др. Мы проезжали республику, которая кроме своего официального названия, называлась республикой тысячи озёр. Дожди, дожди со снегом не унимались. Весенний, нежно-зелёный покров земли, сменился на грязно-белый, как нам казалось, почти мгновенно. Несмотря на то, что тяжёлые тучи висели над самой землёй, в вагоне стало намного светлее. Кто-то спросил который час. В то время часы были не у многих. Я посмотрел на свою новенькую «Победу». Было около одиннадцати часов вечера. У нас дома в это время уже громадные звёзды висели над нами. Кто-то кому-то сообщил время. Я невольно ещё раз взглянул на свои часы, они работали точно, как часы. Здесь ещё был день. Ехали мы вдоль Кандалакшского залива. Слева по ходу были горы. Мы их приняли за Хибины, однако, мы ошиблись. Это были обыкновенные сопки, даже не самые высокие Хибины появились несколько позже, справа. Мы промчались мимо станции Оленегорск, поезд сбавил скорость. Ужин на этот раз задержался. Дождь со снегом действовали угнетающе. Большинство спутников сидело около печки. Кто мог достать её, прутиком или кусочком проволоки шевелил угольки в топке, которая в этом не нуждалась. Тяга через прямую трубу, выходящую на крышу вагона, была отличной. Кто не мог дотянуться до печки, просто смотрели на раскалённые бока бочки, и каждый, думая о своём доме, семье, да чего греха таить, о своём будущем.
Остановка была на станции Мурмаши. Электровоз дал гудок и тихо отошёл от наших вагонов. Прозвучал знакомый нам сигнал горниста, наши снабженцы побежали к камбузу за ужином. Свистя, шипя, вся окутанная паром и дымом к нашему составу подошла « Кукушка», маленький паровозик без тендера. Она степенно состыковалась с нашими вагонами и ждала, пока снабженцы не разнесли по вагонам ужин, затем терпеливо ждала, пока снабженцы не сдали посуду. Славик мне сказал, что он должен отнести в штаб шахматы домино, шашки, питьевой бачок с кружкой. Пока хозяйственники сдавали инвентарь, я решил немного размяться и походить около вагона. Только я ступил на покрытую снежной слякотью землю, я понял, что промкооператоры Овидиополя, стачавшие мне сапоги, здорово меня подвели. Головки сапог и кожемитовая подошва рассоединились. Свиной хром в воде моментально размяк, и деревянные шпильки, которые хорошо держались в кожемите, отпустили головки. В сапоги хлынула не только вода с луж, но и снег. Я сразу зашёл в вагон, и разул сапоги. Половина подошвы каждого сапога безжизненно повисли в воздухе. Я выжал портянки, и вместе с сапогами поставил их у печки сушиться. Послышался сигнал горниста, свистнул паровозик, и наш вояж продолжился. Мы переехали какую-то речушку, а через небольшой промежуток времени поехали по территории порта. Порт работал круглосуточно. Из трюмов кораблей краны поднимали какие-то машины и громадные ящики. Затем мы повернули и поехали по ущелью. Затем ехали по выбитой в граните сопок, дороге. Всё это было очень интересно, но я сидел босой. Мои мысли были направлены в решение фатального вопроса, « Что делать»? В рюкзаке, конечно, оказался шпагат. Лия предусмотрела всё. Но или из-за близорукости, или из-за того, что это была новинка промышленности, но как бы то ни было, шпагат был бумажный. Я обул сапоги, с высушенными портянками, и хорошо привязал подмётки шпагатом. Я знал, что шпагат размокнет, но всё-таки надеялся, что до жилья доберусь. На всякий случай нашёл носовой платок, и розорвал его на две части. Оказалось, что это только на один сапог. Пришлось пожертвовать платком, которым я пользовался по назначению.
Ребята открыли ворота вагона полностью. Поезд ехал медленно. Вдруг порт стал оседать, наш поезд поднимался вверх на сопку. Залив скрылся, стало быстро темнеть. Затем всё скрылось, кроме рваного гранита справа по ходу. Опять посветлело. Мы увидели облака под нами. Когда шли в облаках, поезд давал частые гудки. Затем пошёл спуск. Опять стало темнеть. Ночная темень опустилась на землю очень быстро. Перед нами опять был залив, но теперь здесь не было никакого признака жизни. У берега стояли пришвартованные военные корабли. Часть кораблей стояли на рейде, но все они были в сиянии электроосвещения. Наш паровозик, пыхтя и надрываясь, потащил нас ещё куда-то вверх и привёз нас на какую-то станцию, без зданий, но с большой площадкой и несколькими путями. Издав звук, вроде выдоха, он остановился и затих. Мы услышали весёлые выкрики морячков, сопровождающих нас, когда они встретились со своими сослуживцами. К вагонам подъехали грузовые автомашины и началась погрузка кухонного оборудования и вещей сопровождающих нас матросов и офицеров. Раздалась команда на построение с вещами. Мы попрощались с нашим вагоном, в котором прожили девять суток, и пошли в строй, откуда была подана команда.
С первых же шагов я понял, что долго я не прошагаю. Ноги не то, что намокли, они были погружены в снежное месиво. Надо отдать должное, нас долго не заставили стоять, а, посчитав поштучно, скомандовали идти вперёд. Вся разгрузочная площадка была изрезана рытвинами от автомашин, но она была освещена. Люди прыгали через рытвины, стараясь не попасть в лужу, тем более не упасть в неё. Строй моментально развалился. Но это длилось не долго. Мы вышли на дорогу, которая не освещалась. После освещенной площадки, дорога была абсолютно не видна, как будто нам на глаза одели повязки Морячков видно не было. Мы шли, прижимаясь, друг к другу. Многие взялись за руки. В воздухе над толпой повис шум, гам. который был смешан с матом и проклятиями. В лужи падали целые группы людей. Я почувствовал, что повязки, держащие мои подмётки, размокли и исчезли. Если срочно не принять меры, я мог хрупкий кожемит сломать и дальше идти босым. Отдал Славику рюкзак, я вышел из толпы, отошёл в сторону, и заготовленными носовыми платками завязал обе подмётки и побежал догонять моих спутников. Людей я не видел, я шёл на шум Несколько раз открывалась панорама залива, со светящимися вдали кораблями. В стороне светился населённый пункт, очевидно, это была Ваенга. Затем, как из-под воды вдали показались четыре освещенных дома и освещённая площадь вокруг них. Но до них нужно было дойти и не сломать голову. Ещё один поворот и дома исчезли из виду. Однако здесь дорога стала лучшей. В воздухе повисло слово «Экипаж». Несмотря, что мы были всё время в движении, мы изрядно замёрзли. Промокшая, задубиневшая одежда натирала тело. Я с трудом отыскал Славика с моим рюкзаком, и мы стали в строй.
Неожидано перед нами выросли долгожданные дома экипажа. Когда мы вошли во двор, образованный четырьмя двухэтажными зданиями, он был весь засыпан снегом и только по расчищенной дорожке мог пройти строй в три человека. По этой дорожке наш строй прошёл к единственно открытой настежь двери, через которую строй вошёл в корридор-рекреацию здания. Сразу послышалась команда: «Зайти в третий кубрик»! Невольно возникла мысль, как такое количество людей войдут в кубрик. Кубриком оказался громадный зал, который занимал по длине треть здания. Досчатые нары ровными рядами стояли, как струнки. Здесь было тепло и чисто. И всё-таки Славик потащил меня за собой поближе к окну, под которым размещался большой отопительный радиатор. Он бросил на второй ярус нар рюкзак и свой чемоданчик, помог мне стянуть сапоги и поставил их около радиатора.
- Посмотри в рюкзаке, есть у тебя шерстяная или байковая рубашка?- повелительным голосом спросил он.
Шерстяной рубашки у меня и дома не было, а байковая была.
- Разорви рубашку на две части, она тебе больше не понадобиться, - опять повелительным голосом скомандовал он, - взяв у меня из рук рубашку, и разделил её на две части, - Понимаешь, рубашку и всю гражданскую одежду у тебя отберут, а вот согреть ноги тебе здесь не догадаются. Если заболеешь, то на тебя обратят внимание, только тогда, когда никакой помощи уже оказать будет невозможно.
Он внимательно следил, как я замотал ноги. Поставил свои мокрые ботинки около моих сапог, он проворно вскочил на нары. Подкрепившись салом и хлебом, посетовав, что к салу нет горчички, запили водичкой и улеглись на моё пальто, которое было давольно мокрым.
- Ничего, - сказал Славик, - В кубрике тепло, не простудимся, а пальто под нами высохнет, кто знает, какую пытку нам приготовят к утру.
Улеглись, немного помолчали, пока согрели под собой наше мокрое ложе. Вдруг Славик начал смеяться, вспомнил эпизод в дороге, когда я ему сказал, что жаль, что нет горчички к салу. Это было до события в Вапнярке. Славик вышел на какой-то станции, заскочил в буфет и со стола взял прибор, который был сделан под хрусталь. В приборе была солонка, бутылочка с уксусом, и горчичница. Когда вечером мы ужинали, он достал прибор, открыл горчичницу, а там было горчицы меньше половины. Славик тогда выразил своё возмущение, что официантки не в полной мере выполняют свои обязанности, не следят за приборами. В Белоруссии мы этот прибор бросили детям.
Славик уснул сразу. Я лежал и наблюдал, как укладываются на ночлег мои спутники и мысленно рассуждал: « Кому это нужно было сразу подвергать нас таким испытаниям? Если это закалка, то большей глупости придумать было невозможно. Чтобы закалить организм, нужно время. Такая закалка по снежно-глинистым лужам могла вывести из строя половину личного состава. Ведь наш набор состоял из людей ослабленных войной, голодом и холодом. Иммунитет был минимальный. Фактически это так и произошло, только люди заболели не в экипаже, а в частях и подразделениях. Постепенно разговор в кубрике превратился в шёпот, а затем наступила тишина, которая то в одной стороне, то в другой нарушалась мерным похрапыванием. Электросвет был погашен, и только около дверей, ведущих в коридор, горела маленькая сигнальная лампочка. Тяжёлый день для меня тоже окончился, и я незаметно погрузился в глубокий сон.
Свободное копирование
