Когда мы зашли в комнату, Лия одела очки, взяла чистый лист бумаги, авторучку. При нашем полном молчании она уже внимательно опять прочла повестку с двух сторон, и наблюдая со стороны, видно было, как она преобразилась. Наверное в её прежней жизни с военным человеком ей не один раз приходилось видеть подобные документы и собирать мужа в дорогу, или сниматься с устроенного места и переезжать в другой гарнизон. Теперь, видать, она вспомнила те времена, и со свойственной ей сноровкой, принялась за дело. На второй стороне повестки дописано, что призывник должен иметь при себе зимнюю одежду.
- Наверное предстоит неблизкая дорога, - задумчиво тихо промолвила она, устремив свой взгляд в окно, где далеко отсюда, отделяющее прошлое годами и расстояниями, прошла молодость.
После небольшой паузы, она возвратилась издалека, начала записывать строчки на листе бумаги. Мы с отцом ей не мешали, и наблюдали за её профессионализмом в этом вопросе. Она не сделала ни одной поправки, закончив писать, она поднялась со стула, не отрывая взгляда с заполненного листка. Затем перевела на меня взгляд, начала перечислять, что и в каком порядке я должен делать. Говорила она тоном, который не давал возможности внести какие-то поправки или добавления. Я понял, что я попал на конвеер, который нельзя остановить. Чтобы уцелеть и не допустить какой-то оплошности, я должен действовать по инструкции, которая пока в руках у Лии. На этом камеральная работа была закончена.
Я пошёл в сберкассу и снял все деньги, которые мне удалось отложить за время работы, зашёл в исполком и взял расчёт и трудовую книжку. Одновременно я пригласил шефа и Фросю на прощальный обед, который должен был состояться через два дня. Фрося с благодарностью приняла приглашение, шеф же нашёл причину отказаться.
- Я тебе благодарен за приглашение, но там где собирается молодёжь не должны быть старики.
Я попросил Фросю, чтобы она от моего имени пригласила некоторых наших общих друзей, и с шефом вышел из исполкома. Я пригласил его зайти со мной в буфет, где мы выпили по рюмке водки и попрощавшись, разошлись.
В 14 часов я уже сидел в вагоне поезда Овидиополь-Одесса. Из окна вагона, как на картине, было видно село над лиманом. У самого вагона стояло служебное помещение станции, состоящее из трофейного железнодорожного вагона с пристроенным тамбуром, слева нефтебаза МТС, справа МТМ, где рядами были выставлены готовые к весеннеполевым работам трактора, сеялки и всякие другие сельскохозяйственные машины. Чуть дальше от моего вагона стояло стариное крепкое здание, уцелевшего после войны винзавода. Здесь иногда я бывал, когда сдавал виноград, собрананный с нашего виноградника для переработки на вино. Иногда заходил на винзавод по приглашению заведующего производством дяди Вани Заволоки. Он меня знал ещё ребёнком и дружил с отцом. На винзаводе дядя Ваня водил нас в „дегустационный зал", глубокий подвал, где стояли многотонные чаны креплённого вина и мы его „дегустировали" литровыми кружками. Но вот вышла из своей кануры-вокзала её хозяйка в чёрном железнодорожном костюме и красной фуражке диспетчера. Я знал её по кружку художественной самодеятельности. Стройная, среднего роста, с отточенной фигуркой, с большим ярким румянцем от подбородка до ушей. Всё время она была в группе сверстников, переходя от одних к другим.
Рот её, казалось, не закрывался. Здесь в клубе она была собственной противоположностью, сравнивая её поведение на работе. Фигурка её, из-за служебной формы, была ординарной. Здоровый румянец заглушался красной фуражкой диспетчера. Она посмотрела на наручные часы и подошла к колоколу, висевшему на полусухом дереве. Раздались три звонка. Подойдя к поезду она подняла жезл. Начальник поезда протяжно извлёк трель из своего старого, как и он сам, свистка. Церемония была соблюдена сполна. Теперь самым главным было, чтобы поезд тронулся с места. Это ему удовалось не всегда. На этот раз мне повезло в полном смысле этого слова. Раздался лязг буферов всех пяти вагонов, которые, как бы со страха сначала попятились назад, но затем опомнившись, рванули вперёд. Пассажиры, а это в основном были овидиопольские калотушники, (так называли овидиопольцев, везущих в Одессу недоброкачественную молочную продукцию - калотуху), были готовы, в основном к таким сюрпризам, однако не все. Некоторые с трудом удерживались за полки, некоторые падали на сидящих земляков. Однако поезд набирал скорость, чтобы через три часа завершить этот тридцатикилометровый марафон. За окном пробегали поля, исхоженные мной вдоль и поперёк при подсчёте ожидаемого урожая, когда по приказу предисполкома, все служащие исполкома под руководством начальника ЦСУ, шли подсчитывать урожай, чтобы не дай Бог, не оставить колхозникам лишний килограмм, вырощенной ими продукции, хлеба или кукурузы. Проехали Барабои, Акаржу одну остановку за другой. Когда-то здесь жили немцы-колонисты. На этих станциях, в былые времена, множество немцев- колхозников вваливалось в вагоны с криком, лязгом посуды. Вносили продукцию в двери вагонов, подавали в вагоны через окна. До самой Одессы была слышна громкая немецкая речь. Теперь немцев не было. Их добротные дома были заняты переселенцами. Те, которые приехали раньше, вселившись в свой дом, грабили и разрушали рядом стоящие дома, теперь эти сёла были полуразрушены. В этих местах колхозную землю передали совхозам. Работники совхозов мало производили продукции в личных хозяйствах, и им не было чем загружать поезд. Заходили отдельные крестьяне, неопрятно одетые, в грязных телогрейках и тихо занимали свои места.
Вот проехали злополучный переезд седьмого километра. Здесь два года назад я оказался в автомобильной катастрофе, автомобиль на котором я ехал перевернулся. Много пассажиров пострадали, меня Бог миловал.
И так, пыхтя паром, дымя длинной трубой, наша „ овечка" так называли паровозы серии "ОВ" докатила нас к городу. И здесь словно открылось у неё второе дыхание, она взвизгнула своим свистком, дёрнулась и побежала со всех ног, нужно было освобождать междугороднюю магистраль.
Вот уже станция Малая Одесса, завод им. Январьского восстания, у проходной которого стояли ряды новых автокранов. И, наконец, остановка Одесса-Главная. Вокзала ещё не было. Новый вокзал только строился.
Свободное копирование
