КУБА - ЛЮБОВЬ МОЯ

   Глава 10

Март 1969 года

     - Ты зачем из Москвы уехала, от нас хотела сбежать? - спрашивал дьявол меня, несколько часов спустя. Он вернулся, когда все уже пришли с работы, и дверь ему открыла мама.
- Ну, так что - от нас спряталась? От нас не спрячешься!  - он глумливо смеялся и смотрел на меня с издевкой.
- Ни от кого я не сбежала. Врачи запретили учиться. Вот вылечусь и продолжу, - ответила я неприязненно.
- А это еще не известно - позволим мы тебе учиться или нет,- продолжил он, - поможешь нам, может быть, и разрешим, если себя будешь хорошо вести.   И он опять засмеялся, глядя на меня открвенно издевающимся взглядом.


   Тут в комнату вошли мама и бабушка, которые до этого момента были в кухне.   Они вопросительно уставились на меня, мама спросила: - Дочь, кто это к тебе пришел, объясни.  
Дьявол помог мне, с наслаждением показав им свое удостоверение, из-за чего они обе сначала просто остолбенели, а потом потребовали объянений.   Гэбэшник рассказал им историю нашего знакомства и сообщил, что в Москве остались крайне недовольны моим отъездом, приняв его за саботаж и нежелание помогать органам.

- Какая еще помощь? - недовольно спросила мама, - К вам только в лапы попади - всю душу вытряхнете.  
Дьявол не обратил внимания на ее выпад и объяснил, что приехал за мной, что я должна быть препровождена в тот город, где учился мой мальчик, для проведения следствия и очных ставок.   От слов "очные ставки" мама с бабушкой посерели и сказали, что никуда я не поеду. Он не слушал их, он смотрел на меня. 
- Я не поеду. 
- И очень глупо. Но я тебя не тороплю. Даю тебе время подумать - два дня. В понедельник во столько-то быть в городском отделе по такому-то адресу.    

Я много лет ходила мимо этого двухэтажного дома с вывеской "Городской комитет", но даже не задумывалась, какой именно комитет прячется за столь лаконичной надписью. Как выяснилось позже, никто из моих знакомых тоже не знал и не задумывался, есть ли в городе отделение ГБ - настолько это никому не было нужно. Оказывается, это было нужно, хоть и не нам.    

В комитет я шла с зубной болью в душе. Мне было стыдно и страшно, что кто-нибудь, кто знает, что именно в этом неприметном здании расположено, увидит меня и примет за стукачку. Я даже оглянулась прежде, чем войти в страшную и позорную дверь.


   Меня уже ждали дьявол и красивый азербайджанец-капитан, который страшно обрадовался моему появлению и стал разыгрывать радушного хозяина: предложил мне чаю, конфет, а затем и вовсе стал со мной флиртовать. Это он зря старался: я была в ауте, плохо видела окружающее, была заторможена, и его театр одного актера для единственного зрителя ответной реакции у меня не вызвал.


   Они с москвичом на пару стали мне объяснять всю неосторожность и пагубность для меня самой и моих близких отказа помочь ГБ. Мне в красках расписали, как они наплюют на мое будущее, которое сейчас - пока - их очень заботит, вызовут конвой и отвезут меня, куда надо, в арестантском вагоне, а там будут держать в КПЗ вплоть до суда.

Не лучше они обещали поступить и с моей семьей. Капитан сказал, что, конечно, безработицы в СССР нет, но сделать так, что человека не возьмут ни на какую работу ни в одном населенном пункте страны, проблемы не составляет, а уж с младшим братом и вовсе просто все устроится - пойдет с малых лет по колониям, а оттуда нормальными людьми не возвращаются, и все это получится, благодаря моему, неверно понятому, глупому благородству.   Так что, если я хочу, чтобы мама с бабушкой погибли от голода, чтобы их согнали из квартиры, а брат стал бы уголовником - вперед, я могу продолжать упрямиться ради полузнакомого человека.    

После двухчасовой обработки меня отпустили домой, где ждала мама, очень на меня злая, потому что ей на работу принесли повестку, которой ее вызывали в комитет "для проведения беседы". Повестку приняла секретарь начальника, и все учреждение было в курсе, все спрашивали маму, в чем дело, и шушукались у нее за спиной.    

Неделю нас по очереди вызывали  "беседы". Что-то мешало им, действительно, арестовать меня, это "что-то" стало мне известно только уже в перестроечное время.    

Мы сломались, когда брат пришел из школы и сказал, что во время уроков приходил какой-то человек и в кабинете директора расспрашивал его, кто к нам ходит, о чем говорят дома, что говорят про страну и правительство: - Ты знаешь, что такое - правительство?    Брату исполнилось десять лет,  он ждал приема в пионеры, который должен был состояться двадцать второго апреля. Человек, разговаривавший с ним, сказал, что из-за плохого поведения сестры его могут и не принять, и даже, наверное, исключат из школы.    

Это была последняя капля, и на следующий день я во время очередной "беседы" сказала им, что они пользуются подлыми средствами, и потребовала, чтобы оставили ребенка в покое, что я поеду с ними. В душе я решила, что спорить больше я не буду - это ничего не даст. Просто я не сделаю ничего из тех гадостей, которые они хотят вынудить меня сделать. С тем я и села в самолет рядом с дьяволом, мечтая, в глубине души, чтобы самолет разбился, и мы бы не долетели до места, где я должна буду потерять душу.