К 6 июля рота заняла оборону севернее деревни Дымово. Передний край проходил по старой государственной границе между СССР и Латвией. На правом фланге позиции упирались в дорогу с твердым покрытием и мост через реку Синюю. В предутренних сумерках 6 июля я в сопровождении красноармейца занялся проверкой боевого охранения, которое находилось впереди переднего края на удалении около 800 метров, рядом с заброшенными строениями у перелеска. Когда мы вышли на место, то боевого охранения не нашли. Обеспокоенный, я начал осторожно передвигаться по местности, надеясь обнаружить своих подчиненных. Сопровождавший меня солдат обеспечивал прикрытие.
Немцы обнаружили меня через несколько минут. Раздались крики по-немецки и по-русски:
— Рус, сдавайся!
Я сделал вид, что не понимаю по-русски, а тем более по-немецки, и начал отползать к огневым позициям роты. Тут начался перекрестный огонь из стрелкового оружия. Добравшись до своего бойца, я приказал ему открыть огонь. И только поднял правую руку с наганом, как в нее попала пуля. Несмотря на ранение, оружия я не выпустил, перехватил его в левую руку и тоже начал отстреливаться. Вдвоем мы сумели броском достичь перелеска. Нас окружили, но здесь было легче укрыться от выстрелов приближающихся фашистов. Я уж было решил: все, пришел последний день. Но человек способен лишь предполагать. Политрук роты Колтыпин, услышав стрельбу, выслал в помощь стрелковое отделение. Командир роты был спасен от пленения. В расположении роты меня перебинтовали, а к вечеру отправили в медсанроту полка.
Позже стало известно: боевое охранение в составе стрелкового отделения было захвачено в плен в сонном состоянии. Конечно, это было моим упущением, которое, впрочем, можно объяснить: роту наспех сформировали из числа отходящих солдат и сержантов разных частей, и я их не успел узнать как надо.
Всему миру известно, как обходились фашисты с гражданскими евреями. А как бы они поступили с плененным в бою, с оружием в руках, евреем-лейтенантом? И если даже допустить, что удалось пережить плен с лагерями и прочим, то что было бы с освобожденным на своей стороне? Там и там — крест! Огонь в одну точку с разных направлений и называется перекрестным. Вот так я побывал несколько решающих минут в перекрестье прицела судьбы…
Но в тот июльский рассвет это перекрестье не покинуло меня совсем, а лишь отошло в сторонку, выжидая очередной удобный момент. Может быть, вот это неумолимое перекрестье прицела и называют роком? В том случае, когда приготовленный выстрел-вариант не проходит мимо?
Я еще сумел пару часов покомандовать ротой, вернулся, уже раненый, к основному составу роты, а противник с ходу, уже огнем артиллерии прорвал наши позиции. Я доложил комбату, младшему лейтенанту Леусу, обстановку и то, что я ранен. Он приказал отправиться на полковой медпункт, а роту сдать политруку Колтыпину.
По дороге в полковой медпункт я попал под бомбежку и едва добрался до медпункта. Меня сразу же бросили в санитарку и повезли в госпиталь в Опочку. Город уже горел, десятки самолетов висели в небе и беспрерывно бомбили все без разбора, в том числе горбольницу, куда меня привезли.
Где-то около 17 часов дня нас погрузили на открытую грузовую машину и повезли на станцию Новоржев, где должен был быть армейский госпиталь. Его там не оказалось, и нас разместили в каком-то большом сарае (типа клуни) на соломе, без перевязки. Утром 6 июля нас подняли, привели на вокзал. Подошел какой-то пассажирский поезд, и нас, более ста человек, погрузили в него. Мы тронулись, куда — я не знал, однако к обеду я увидел на подходе большой железнодорожный узел — это была станция Дно, а к ночи нас привезли в Ленинград.
Из Ленинграда, в связи с высокой температурой и сильной отечностью правой руки, меня отправили в город Вологду, где на базе городской больницы развернулся госпиталь, в котором я пролежал до конца августа месяца 1941 года. Писал письма, правда левой рукой, но ни от кого не получил ответа. Однако, когда уже в мирное время я командовал механизированным полком, один из начальников штаба батальона майор Игнатьев (бывший курсант 7-й роты Камышловского пехотного училища, в которой я был старшиной) рассказал мне, как мое письмо читали в училище, а каким подъемом политработники его преподнесли…
В первых числах сентября я прибыл в распоряжение командира запасного командирского полка и стал проситься на фронт вместе с маршевой ротой. Однако там уже было много офицеров, раньше меня выписавшихся из госпиталя. Мне отказали.
