Вот подходим к исходу карантина; начальники групп переизбираются. Мы решили сделать свою группу, - и к нам вошли новые лица, то есть или знакомые, или знакомые знакомых, - приблизительно такого состава:
5 человек - m-me Мандич и её дети,
1 человек - я, 2 корнета, 3 пристава,
2 капитана, 3 кубанских пожилых казака.
Всего 16 человек
Перевезли нас снова на другую сторону, то есть в Котарро. И должны мы были погрузиться на следующий день в поезд и ехать туда, куда нас пошлют на расквартировки. А пока выдали нам, офицерам и военным чиновникам, жалование за шесть месяцев в сербских деньгах – динариях. Предупредили, что это первые и последние деньги, что будут устраивать на службу в будущем по профессиям, и всё.
К полудню подошёл ещё один пароход, битком набитый русскими беженцами. Мне уже всё это надоело и не до кого, а также и не до вошедшего парохода; хожу, гуляю по набережной. Вдруг подходит ко мне один из троих приставов и говорит: «Вот Вам письмо от брата». Господи, как я обрадовался! Он же, пристав, сообщает, что мой брат вот как раз и прибыл на этом пароходе. И приставу радостно, что он сообщил мне счастливую новость, и мне радостно, что вот Шура спасся, вне опасности, и что за жизнь его мне больше нечего ни опасаться, ни страшиться.
Побежал в магазин, купил скорее колбасы, сыру, сардинок, папирос, так как он курил, бутылку вина, хлеба и печенья, нанял лодочника и поехал. Хорошо, что в этот же самый день получил деньги в динариях - повезло. Вот мы у борта парохода (это была не «Ялта»): по выздоровлении брата погрузили на пароход, идущий в Югославию, так как ему отказать в этом не могли, а, наоборот, старались соединить разбросанных поневоле: отца с сыном, жену с мужем, брата с братом и так далее. Наверх на палубу подниматься не могу, так как знаю: там есть вши. Кричу номер группы, чин и фамилию брата и к этому в подтверждение сказанного по опущенной бечёвочке привязываю написанную бумажку. В лодке слышу, как кричат: «Подхорунжий Любовин, подхорунжий Любовин!» Вот, думаю, ловко попал, то есть туда, где его группа находится. Смотрю вверх и вижу моего дорогого брата Шуру. Он всё тот же, но только исхудалый и какой-то измученный, после карантина.
Наговорились с ним и решили поселиться где-нибудь в Сербии. Теперь мы не боялись потеряться: во-первых, на каждом пароходе зарегистрировано югославским правительством, куда и в какой группе (по личным удостоверениям), посланы люди; во-вторых, я ему дал точный адрес, куда нас повезут.
Передал я ему мою свежую посылку, пожелали мы друг другу счастливого пути, и на радостях уплатил я сполна лодочнику, а сам пошёл на станцию, нашёл нашу группу в одном из товарных вагонов, залез туда; мой вещевой мешок они захватили с собой. Остаток вечера до поздней ночи я смотрел на пароход, где находился мой родной брат Шура, и весело и скучно было на душе: где-то наша мама?