Ещё одно лето я был в гостях без Вовки, потому что в тот раз у бабушки жил наш дядя Витя. Его жизнь отличалась завидным разнообразием, почти как в знаменитом фильме: выпил, похулиганил - в тюрьму!
В первый раз дядя сел в семнадцать лет, сломав челюсть пристававшему к его девушке парню. Здоровья наш родственник был в молодости при среднем росте выдающегося, тренировал в те годы районную футбольную команду, на республиканских соревнованиях по велоспорту однажды занял третье место. Проныривал свободно Ишим в самом широком месте. Зимой скатывался на лыжах с самых крутых горок, да ещё и выпрыгивая на промежуточных трамплинах с поворотом в воздухе на девяносто градусов. Одна у него была проблема – сильная близорукость.
В тот год, когда я последний раз гостил в Явленке, он уже носил очки минус одиннадцать. С изрядно подорванным здоровьем, он ещё многих продолжал удивлять. Помню, пришли на Ишим с ним искупаться. С берега молодые парни сделали мостик для ныряния и состязались перед девушками, кто дальше всех нырнёт. Дядя не спеша разделся, отдал мне очки на сохранение и со словами: «Пойду, попробую», отправился к мостику.
- Гоните вы этого деда, - расслышал я, как сказал тихо один из парней, - он сейчас нас всех опозорит!
Лицом и фигурой дядя Витя был похож на артиста Евгения Евстигнеева, только руки были очень мощными, сравнимыми с ногами по толщине. Взойдя на мостик, он резко махнул руками и вошёл в воду почти без брызг. Через пару минут он вынырнул на середине Ишима, раза в три дальше, чем до этого выныривали ребята, которые были значительно моложе его. Молодёжь сразу поскучнела и с берега ушла к тому моменту, когда дядя вернулся, наплававшись и нанырявшись.
Дядя Витя мог держаться под водой до пяти минут, что ему помогло однажды уйти от облавы, так как его искали в разумных пределах от моста, никак не ожидая, что человек может настолько долго задерживаться под водой. Знал я всё это о дяде со слов бати.
Дядя был «профессор», во многом соответствуя своей тюремной кличке. Всю ночь обычно чифирил, чистил и утюжил свою одежду. А когда на утро мы с ним выходили в центр посёлка, никто чужой не смог бы заподозрить, что у этого «учёного» тюремная биография. Но местные его знали очень хорошо. В вытрезвитель его уже не брали, подвозя к дому и вытряхивая у калитки. Знали, что взять с него нечего, с бабушки – тоже.
Мне было любопытно узнать, как там, где дядя во взрослой жизни проводил времени больше чем на воле, но на мои расспросы он ответил так:
- Племяш! Твой папка – кристально честный человек. Бери пример с него, а туда тебе лучше не попадать! – и оборвал разговор.
Однажды дядя заявился к нам в гости, в Новогеоргиевку, привёл себя за ночь в порядок, погостил два дня, а потом мы узнали, что он управляющему отделением пообещал помочь купить автомобиль. Взял две тысячи и скрылся.
- Жаль, Виктор до перестройки не дожил, - говорил иногда с улыбкой мой батя, - сейчас бы он развернулся! Самое время для таких как он наступило!
Для меня так и осталось загадкой, почему, воспитываясь и родившись в одной семье, батя был одержим честностью, а дядя Витя легко переступал и закон, и семейные отношения. И это при том, что баба Дуня, даже найдя на улице чужие деньги, никогда не брала их себе, а подобрав, заносила в ближайшее общественное здание или в магазин, складывала где-нибудь на видное место и уходила. И нас, внуков, этому же учила.
Мы уехали из Казахстана в Калининскую область вслед за батей, похоронив перед этим дядю Серёжу в возрасте двадцати восьми лет. Дядя Витя не дожил до сорока девяти лет. Бабушка ушла из жизни ещё при советской власти, тётя Сима с детьми уехала на Украину, спасаясь от тех, о ком баба Дуня всегда говорила:
- Опять завыли, - и выключала радио, транслировавшее три раза в неделю передачи на языке, которого в селе редко было слышно, но он считался местным. А потом эти исконно русские земли наводнили эти самые местные, ограбив и вынудив уехать оттуда многих старожилов и их потомков.
Никого из наших там не осталось, как, наверное, ничего не осталось от той землянки, в которой жила моя бабушка и где прошла значительная часть моего босоногого детства.