Года два подряд меня отвозили на лето в Явленку к бабушке Дуне. Моим компаньоном в этом деле был двоюродный брат Вовка, годом меня моложе. Я рос в сельской интеллигентной семье один, а Вовка в крестьянской семье, по-нынешнему считавшейся бы даже многодетной. Его мама работала дояркой, отец работал трактористом и характером был соответственно своей фамилии – Драчёв. Дети его, три пацана, носящие его фамилию, его драчливый характер тогда не переняли, потому мне с ними было хорошо и весело.
Когда я бывал у них в гостях, в деревне рядом с Явленкой, время пролетало незаметно. Старший брат Сергей поглядывал на нас свысока, был в ту пору немного выше меня. На фотографии тех лет мы смотримся ровно убывающей шеренгой, уменьшаясь от старшего Сергея до маленького вечно в те годы сопливого Гриши. Тётя Сима, работая по дому, всегда пела, отчего я до сих пор люблю слова песни «Стою на полустаночке, в цветастом полушалочке» и других песен её репертуара.
У бабы Дуни мы жили с Вовкой вдвоём. Жилище было маленькое по любым меркам, отапливалось русской печкой, которая стояла с правой стороны от входа. Слева стоял сундук, дальше была кровать и кухонный стол. Когда бабушка боролась с мухами, она днём завешивала единственное окошко одеялом, оставляя маленькую дырку напротив форточки и мухи сами в течение дня в большинстве своём из жилища улетали.
Сундук, большой, дощатый, крашеный половой коричневой краской, был сердцем этого жилища. Всегда закрытый на замок, он изредка открывался, показывая на внутренней стороне крышки фотографии бабушкиных родных, наклеенных вперемешку с цветными иллюстрациями из журнала «Огонёк». Из сундука в такие минуты исходил сладковатый неповторимый запах, а бабушка Дуня, ворочая хранившиеся в сундуке тряпки, давала нам по мятному прянику и по нескольку конфет – подушечек, а иногда монпансье из жестяной круглой коробочки. К концу моего пребывания в гостях эти подушечки казались особенно вкусными.
Ни тогда, в детстве, ни многие годы позднее я не осознавал особенность того жилища, в котором прожила до самой своей смерти наша Евдокия Максимовна. Только сейчас, вспоминая, как, открыв калитку, к которой мы подходили мимо обычных одноэтажных домов, попадали через неё в небольшой дворик, дальше двигались вниз по склону, проходили мимо маленького окна над завалинкой находившегося на высоте колена. Ещё через пяток шагов спускались ниже к скрипучей двери, за которой влево вела дверь в жилое помещение, а вся правая часть служила хозяйственным целям. Она была с одной стороны сараем, в котором, как мне кажется, жили иногда куры. И только сейчас в памяти неожиданно всплыло, как мы с Вовкой смеялись, разглядывая маленькую берёзку, выросшую на крыше, только сейчас я осознал, что моя бабушка прожила почти всю жизнь в землянке!
Эта землянка стояла посреди большого села Явленка с численностью населения десять тысяч человек, живших в добротных домах современной и не очень современной постройки. Выходя из калитки мы попадали на широкую асфальтированную улицу, пройдя по которой до угла вдоль плетня можно было повернуть к бане, где до конца жизни бабушка проработала прачкой. А если никуда не сворачивать, то можно было быстро дойти до центра села с вполне городскими зданиями, хорошо видимый прямо от калитки. В обратную сторону за бабушкиным жилищем стояло ещё немало жилых домов. Таким образом, чуть ли не посреди райцентра жила пожилая женщина в обыкновенной землянке. Такие дела!
Свободное копирование
