На следующий день в кабинете директора объединения меня ждал сюрприз. Агаджанов, в присутствии Свиридова и Разумовского, обвинил меня в том, что я за спиной товарища плету против него интриги и хочу его убрать с картины. Я повторил, что речь идет о творческих проблемах и предложил отсмотреть материал на худсовете. Агаджанов вдруг стал говорить, что не даст в обиду сына своего друга, что на меня быстро найдется “аркан”, что он недавно был в Италии (на съемках фильма “Приключения итальянцев в России”) и подружился там с мафиозо и скоро от меня следа не останется. Я посмотрел на Свиридова, чтобы убедиться, что это не сон и он тоже это слышит. Володя был несколько растерян – такой фонтан он не ожидал. Мы вышли. Я старался не смотреть на Андрея. По ВГИКовским представлениям о поведении, это было сильным перебором. Этот бред, тем не менее, надо было воспринимать серьезно. Я быстро выяснил, что Агаджанов, Разумовский-старший и Олег Агафонов составили компанию картежников [катал], по ночам до утра “пишут пули”, раздевая специально приезжающих с Кавказа богатых цеховиков, которых доставлял Агаджанов. Казино. Не знаю как там с итальянской мафией, которой тогда были всерьез увлечены чиновники от кино, но получить нож в спину от какого-нибудь горного орла, приехавшего специально из глухого селения по наводке любителя оргпреступности, было вполне реально.
Мне пришлось звонить в Питер Миле. Миля был моим двоюродным братом, сыном дяди Яши, брата отца. Из Одессы он молодым парнем уехал в Питер, чтобы стать человеком. Он был крепкого сложения, высокого роста и война застала его увлеченно занимавшимся боксом. В семье говорили, что Миля (Эмиль) до войны был чемпионом Ленинграда по боксу в тяжелом весе.
Как и его отец, он всю войну был на фронте, много раз был ранен и обе стороны его пиджака были сверху донизу в орденах и медалях. В первые дни войны его мобилизовали во флот.
При знакомстве с новобранцами командир корабля перед строем зачитывал фамилии. Моряки делали шаг вперед, прикладывали руку к бескозырке, отвечали: Есть! и возвращались в строй. Когда очередь дошла до Мили, он тоже вышел вперед, сказал: есть! и вернулся в строй, но командир увидел какую-то пометку в журнале и задал дополнительный вопрос: жид? Миля спокойно вышел из строя, подошел к нему и, повернувшись к морякам сказал:
- Такой командир нам не нужен.
Взял его за шиворот и за штаны, поднял, подошел к борту и в абсолютной тишине выбросил за борт. Вахтенный заорал: "человек за бортом!” Бросили спасательный круг, спустили шлюпку и вернули на боевой корабль мокрого командира. Был дикий скандал, трибунал, Милю чуть не расстреляли, но отправили в штрафбат и дальнейшее мне неизвестно, помню, он рассказывал, что какое-то время был среди боевых пловцов, охранявших корабли от немецких минеров-диверсантов и под водой разыгрывались рукопашные бои. Он говорил, что в музее обороны Ленинграда есть немецкая ракета и при ней табличка с его именем, упоминающая, что эту ракету он захватил во время рейда в тыл противника. Он рассказывал, что ему приказали найти и доставить эту ракету любой ценой. “Я взял трех крепких ребят, ночью мы подползли, я дал по голове немцу, ребята присобачили мне на спину эту железяку и мы побежали.” - бесхитростно рассказал он о подвиге. После войны он жил так, как считал нужным и периодически садился в тюрьму - было больше пяти ходок. Он пользовался большим уважением среди матерых уголовников и даже опера МВД, дружелюбно относились к нему, как к фронтовику. Обвиняли его за “организации незаконных предприятий”. Один эпизод даже вошел в классику – когда ОБХСС закрывал очередную нелегальную фабрику, выяснилось, что там была партийная организация, профсоюз и даже особый отдел. Он объяснял свои действия тем, что из-за войны остался без образования и получить хорошую работу не может, но у него есть семья и дети, а, главное, в Одессе, отец - инвалид, которому платят грошовую пенсию. “Я не могу позволить, чтобы мой отец-фронтовик нуждался - говорил брат. - Если для этого надо идти в тюрьму, пусть будет тюрьма."
- Дай мне домашний телефон Агаджанова. Больше ничего не надо. – сказал Миля.
Я открыл справочник Союза Кинематографистов и продиктовал ему телефон.
Не знаю как там обстояли дела с итальянской мафией, но мое обращение к брату произвело на Агаджанова волшебное впечатление. Буквально на другой день он пригласил меня в кабинет и был сама любезность, мимоходом пояснив, что вчера он просто пошутил и, как бы случайно, спросил:
- Откуда вы знаете этих людей?
- Друзья детства. - небрежно сказал я. - Вместе ходили в детский сад при крематории в Палермо.
Глаза его стали, как чайнык блюдца, а рот сделался похожим на куриную гузку.
Свободное копирование
