Меня распределили в Ишимбай Татарской ССР на строительство, которое в тот момент еще даже не началось – котлован, лагерь, колючая проволока и вышки с «вертухаями». Я попыталась договориться с какой-нибудь проектной организацией, но мне объяснили, что мое дело уже передано на Лубянку, а вырваться из этой системы было невозможно. Меня вызвали в деканат, дали корочку диплома и попросили самой все заполнить. Отпуска мне не полагалось, а предписывалось немедленно явиться на Лубянку к восьми часам утра.
Я вошла в это страшное здание, про которое столько слышала с раннего детства. Мне выписали пропуск и объяснили, что без подписи лица, к которому я направлена, выйти из здания я не смогу. Люди, которые со мной говорили, были совершенно безликими:
«Где голова, где хвост.»
Я отказалась от распределения в Ишимбай, причины моего собеседника не интересовали. Сообщили еще об одном условии. Я должна была выписаться из Москвы и поставить печать в паспорте о выписке, но я этого не сделала, поскольку это означало бы покинуть Москву навсегда.
Оставалось только ходить на Лубянку каждый день и надеяться, что распределение каким-то образом заменят. Утром я приходила, вечером уходила. Там бывали неприемные дни, и тогда я целый день лежала на кухне под папиным летным комбинезоном. На улице у меня из глаз лились слезы, меня останавливали прохожие, я сама этого не замечала. Папа пытался мне помочь, но его знакомые генералы-строители ему объяснили, что отдел кадров КГБ – организация независимая, и они бессильны.
Несколько месяцев я отправлялась на Лубянку каждое утро. Сотрудники этого учреждения проверяли мой паспорт, но поскольку печати о том, что я выписалась из Москвы, все не было, меня сразу отправляли в коридор сидеть там до вечера. Однажды утром в коридоре я встретила студента с другого факультета из нашего института, Ярослава.
Пока мы сидели в коридоре, он мне объяснил, что он потомок тех белочехов, которые застряли в Сибири во время Гражданской войны. Он распределялся в Ишимбай как член семьи репрессированных. Он спросил:
«У тебя есть парень?»
Я ответила:
«Вроде был, но у нас столько родственников с обеих сторон, что меня совместно и трудоустроили.»
Ярослав ответил:
«А у меня никого нет, и я всегда думал, что иметь родственников хорошо, поехали со мной я не подведу».
В кабинет нас вызвали вместе. Пожилой майор был приветлив:
«Ярослав готов на вас жениться, вот вместе и поезжайте по назначению.»
Я отказалась. Майор нам тут же подписал пропуска на выход. И мы с Ярославом вместе вышли на площадь.
Меня несколько дней не вызывали на Лубянку, а когда вызвали я попала тому же пожилому майору:
«А невеста, Ярослав уехал, я постараюсь устроить тебя поближе».
Первый адрес был – Бутырская тюрьма. Я долго не могла найти вход. Два охранника провели в отдел капитального строительства. Там сидел пожилой человек:
«Кого они присылают, тут столько закоулков в этой крепости, тут и мужику страшно, убьют и не найти.»
Следующее направление было в Управление детскими колониями. Там меня секретарша вывела в коридор:
«Ни в коем случае не соглашайтесь, детки еще страшнее взрослых.»
С Лубянки меня перевели в Московское управление лагерями и трудовыми колониями, которое находилось в Газетном переулке напротив телеграфа. Меня направили в управление принудительными работниками, находящуюся в центре Москвы. Объекты строительства этой конторы были около станций Савеловской железной дороги в лагерях.
Свободное копирование
