Как только после ремонта мы с папой въехали в нашу квартиру, папа сразу отбыл в командировку, а я стала собирать друзей детства. На пятом этаже жили Рубашкины, их бабушка была из Одессы. Я отправилась к ним.
По черной лестнице я поднялась на пятый этаж. Постучала в последнюю дверь длинного коридора. Семья завтракала. Анна Александровна, врач, примерно ровесница моей мамы, вскочила из-за стола, и начала меня целовать, все лицо у меня стало в завтраке. Они немедленно усадили меня за стол. Анна всунула мне в одну руку еврейскую мацу, в другую шоколад. Откуда они осенью взяли мацу? Анна Александровна работала в госпитале, но главным добытчиком еды у них была бабушка.
Шурка Рубашкин не отставал от своей семьи. Он каждый день вихрем врывался на нашу кухню. От избытка энергии мог отнять у моей мамы книгу. Но мама была ловкая: она сдирала с него кепку или шарф. Мог бросить на пол шелуху от семечек или ком грязи в мое окно. Такие у него были знаки внимания.
До войны долгие годы мы были ближайшими соседями с семьей Логуновых. Отец семейства, Коля, был дворником в нашем доме. Он ходил в длинном белом фартуке. На груди была прикреплена металлическая бляха, символ власти. Дворники старательно начищали свои бляхи. Подметали, поливали. Каждый дворник был тесно связан с участковым милиционером. На седьмое ноября и первое мая они проверяли чистоту окон. Могли наложить штраф за грязные окна. Конечно, следили за окнами, которые выходили на проспект. Жена Коли, Пелагея Ивановна (Поля), работала на стройке, красивая, веселая, на праздники могла попеть и потанцевать. Вовремя блокады Коля погиб. За нашей бабушкой, Марией Викентиевной, Поля ухаживала до ее гибели. Дочь Поли, Клава, была красивой девушкой и во время войны вышла замуж за моряка, это помогло им выжить. К нашему возвращению в Ленинград, Клава уже развелась со своим мужем. Поля это так объясняла:
«Он же чухна, говорит коклеты, вместо котлеты! А Клавочка у вас росла».
Клавочка очень хорошо выглядела в своем прекрасно сшитом пальто из черного бархата. На черном бархате, по всей спине лежали ее волосы, завитые в трубочки, темные с рыжеватым оттенком. К такому причалу мог причалить не один моряк, целый флот.
Шумная семья Кувшинниковых жила во дворе на первом этаже, окнами на помойку. В детстве мне наша помойка казалась центром земли. Кувшинниковы постоянно высовывались из окон, около их окон обязательно кто-нибудь стоял, и все громко кричали. Нюра Кувшинникова прошла всю войну и вернулась с крохотной дочкой, ей дали комнату в другом конце двора от их довоенной квартиры. Нюра охотно показывала свою девочку. Она была очень хорошенькая, похожая на мать, у которой были длинные ресницы и великолепные волосы. Нюра носила ребенка на руках, завернутого в толстое ватное одеяло. Колясок не было, их все использовали во время блокады по всяким хозяйственным делам.
Но кто изменился до неузнаваемости, то это была Валя Смирнова. В детстве они с братом Витей были рыжие и веснушчатые. Валю звали «Валька рыжая» или просто «рыжая». Смирновы были неконфликтные и необидчивые. Валя стала белокожей красавицей. У нее родились две девочки двойняшки с золотыми волосиками, с ямочками на щеках и на белоснежных ручках. У детей была легкая прогулочная коляска.
Отец двойняшек, молоденький лейтенант, все время улыбался, форма на нем сидела, как на театральном актере. В оккупированной Германии немцы в один миг организовали пошив обмундирования, вплоть до изготовления пуговиц, пряжек, ремней, погон и все отличного качества, все продумано. На гимнастерку пришивались крючки для поддержки ремня, гимнастерка тогда сидела как влитая.
Наша балерина, Зоя Бесова, которая до войны училась в хореографическом училище у Вагановой, вместо балета преподавала физкультуру, как и ее муж. У него была ампутирована нога, он ходил на костылях. В одной руке Зоя держала ребенка, другой поддерживала мужа. Зоя нисколько не изменилась, осталась такой же стройной балериной. В Ленинграде, среди детей был культ балета, даже была считалочка:
«Куколка-балетница, воображала, сплетница».
У Зои и ее старшего брата, Мити, были очень занятые родители, отец профессор, мать научный работник. Зоя в хореографическое училище попала из самодеятельности благодаря своим данным. Митя с фронта пришел в чине лейтенанта, мундир ему стати не добавил, он был маленьким и худеньким. Митя как-то растерялся от брака Зои. Жениться он не собирался, помогал семье сестры.
Во дворе жила семья Серовых-Орловых. Мать их была полной дамой и носила гордую фамилию Орлова. Ее подавленный заботами муж работал электриком на заводе, получал мало и носил серую фамилию Серов. Две их девочки-двойняшки имели разные фамилии: девочка покрепче носила фамилию Орлова, а девочка послабее была Серовой. Звали их Люся и Леля, гуляли они всегда вместе. Перед войной у них родилась еще двойня. Серов ушел на фронт. В блокаду погибла одна из дочек второй двойни.
С войны Серов вернулся в чине майора, он не демобилизовался, остался в советских оккупационных войсках. Он очень изменился. Оказалось, что он стройный и высокий с густыми вьющимися волосами. Вся семья выходила на прогулку красивая и нарядная. После войны они все стали носить одну фамилию – Серовы.
Над нами жил сам бывший хозяин дома – Дьяченко. Сын Дьяченко Алексей еще до войны окончил институт. С войны он не вернулся. Девочки во дворе шепотом говорили:
«Алеша попал в плен».
Отец не дождался возвращения Алексея в 1953 году, он умер раньше. Вернулся Алексей седым в грязном ватнике, говорили, что он здорово пьет. На третьем этаже жила семья Кузьминых. У них было четыре сына, все как на подбор. Один из них был капитаном дальнего плавания. Все девчонки таращились на него, когда он на праздники выходил в парадной форме. Младший сын –Борис, участвовал в наших играх во дворе. Он имел обыкновение вихрем спускаться по черной лестнице. Я старалась переждать в своей квартире или быстрее выбежать на улицу. Я не выносила, когда мне даже слегка поддавали. Я спокойно дралась с менее рослыми мальчиками, а с Борисом мне было не справиться. Борис ушел на фронт в последний призыв и погиб.
Ближайшие наши соседи были Ерохины. Красный профессор Ерохин финскую войну окончил полковником. С Отечественной он не вернулся, ни жена, ни дети никогда не говорили, что с ним произошло – это вызывало разные толки. Ерохины постоянно к нам бегали то за солью, то за спичками. То принесут что-нибудь подчинить. Галя, несмотря на должность с громким названием, получала мало, ни от какой работы не отказывалась. Однажды две ночи штопала пестрое платье Ерохиных разноцветными нитками. Профессорша умилилась и принесла американскую банку от родственников из Америки. Две семьи торжественно собрались на вскрытие. В банке оказалась очищенная сырая картошка. Одна в одну, все картофелины одинакового размера.
В «Блокадном дневнике» младший брат папы Леня упоминает Ксению Крыличевскую. Их семья жила на втором этаже с парадного входа. Она помогала нашей бабушке, Марии Викентьевне, в блокаду. Ксения была младшей дочерью в семье. Она, видно, родилась в трудные времена для их семьи. Весь упор мать, Екатерина Мефодиевна делала на старшую дочь, Лидочку. Ксения еще до войны окончила семилетку и дальше не училась. Спереди у нее не было зуба, ни в какие аварии она не попадала, просто с самого детства за ней никто не следил, несмотря на то, что детская поликлиника была в соседнем доме. А Лидочка была красавица. До войны у нее были солидные женихи. В доме много старинных вещей, столики, вазочки, ширмочки. В блокаду Екатерина Мефодиевна и Лидочка исчезли. Мы так и не узнали, что с ними стало. Ксения осталась одна, она много помогала другим.
Свободное копирование
