Далеко не спокойно происходило подчинение крестьянства новой власти. Мне рассказывали, как на одной из станций неподалеку от Рязани продотрядовцы грузили в вагоны собранный по деревням хлеб. Отбирали тогда всё, до последнего зернышка, поэтому собравшиеся из соседних деревень крестьяне мешали погрузке. С ними, может, и справились бы, но в то время к станции подошел поезд с солдатами, едущими на фронт. Узнав о том, что здесь происходит, они присоединились к крестьянам и с продотрядовцами поступили самым зверским образом: вспороли им животы и насыпали туда зерна.
Забитых продотрядовцев в Рязани хоронили торжественно, воздвигли им памятник на набережной, основав, таким образом, почетное Красное кладбище. Позже сюда положили еще нескольких «заслуженных» человек, среди них — нашего двоюродного брата Анатолия, сына Варламова, отличившегося в раскулачивании, в грабеже церквей и тому подобных геройствах. Умер он в 1932 году от туберкулезного менингита в возрасте 21 года страшно мучительно, но каким зверем он стал бы к концу 30-х годов, если бы остался в живых? Его похоронили на набережной, а в 1941 году, когда появились новые герои (кладбище было маленькое), старые могилы сравняли бульдозером и сверху положили новых — летчиков. Sic transit...
И все же страшнее всего мне представлялась участь «бывших», обреченных на неизвестность, которая обычно заканчивалась арестом. Сколько может ждать человек свою беду? Многие не выдерживали, бросали всё и уходили из дома в никуда. Помню, как однажды поздним вечером в нашей передней раздался звонок. Пришедший человек жил на соседней улице, с нами близок не был и лишь немного знал мужа нашей старшей сестры Любаши. Помню только его фамилию — Кириллов, и что в недалеком прошлом он был земским начальником.
Явился он к нам со странным предложением. Он был одинок, занимал сравнительно большой дом, и его страстью были дорогие и редкие вещи, — короче говоря, он был коллекционером. Теперь же он боялся ареста, заключения, расстрела — всего того, что сулило ему будущее. Но он больше ждать не мог, и решил, бросив всё, уйти из дома. Куда — он и сам не знал. И все же некоторых вещей ему было жаль, он хотел, чтобы они попали в хорошие руки. Поэтому он решил отдать их нам и просил пойти с собой.
Поколебавшись, Любаша и ее муж Михаил Федорович Георгиевич согласились. Нам, младшим, было тоже интересно пойти, но отец этому воспротивился. Его доводы были убедительны. Он говорил, что, во-первых, нас могут обвинить в воровстве, поскольку вещи ценные, а, во-вторых, — и это гораздо серьезнее — в укрывательстве. Так никто из нас и не пошел. Кириллов ушел от нас в ночь. Дом его на следующий день был разграблен, а сам он, как передавали, умер в другом городе на чьем-то крыльце...
Свободное копирование
