Но вернусь к началу. После Октября в Рязани на улицах появились новые люди — те, кто бежал из Москвы, из Петрограда, из других городов, из своих имений в расчете, что здесь их не найдут и не узнают. С той же целью рязанцы из богатых собственников продавали за бесценок свои дома и покупали маленькие домики на окраинных улицах города. В таких попытках «опрощения» встречались и курьезы. Хорошо помню, что когда вечером из приокских лугов возвращалось городское стадо, впереди него шли две великолепные шведские коровы, уведенные из брошенного имения, а рядом с ними шагала их хозяйка, дочь Ермолова, в какой-то куртке, платке и с длинным бичем в руках... Впрочем, тогда все старались завести себе коров, коз, овец, потому что жить становилось все труднее, требовалось все больше и больше денег, и в городе на Старом базаре, совсем рядом с нами, появилась великосветская барахолка.
Там продавали все, что было нужно и не нужно человеку, тем более, что при тогдашних постоянных обысках квартир и домов вещи «выдавали» хозяев. В то же время барахолка была местом горестного развлечения, местом встреч и разговоров.
На огромной пыльной площади с утра рассаживались люди, расставляя на ковре или старом одеяле сервизы, самовары, зеркала. Здесь же лежали картины, иконы, ножи и вилки, различные безделушки. Среди разложенного бывали вещи чрезвычайно редкие и ценные, которые, как то обычно случается, уходили за совершенный бесценок. Хозяева сидели за вещами словно в гостях, вели с соседями и знакомыми неспешные салонные разговоры. Говорили тихо, сдержанно и при несуразном предложении покупателя, не понимающего цену вещи, отворачивались с горькой улыбкой. Так просиживали до 5-6 часов вечера, непроданное складывали в корзины и расходились до утра следующего дня. Поскольку мы жили рядом с базаром, некоторые наши знакомые заносили свои вещи к нам, чтобы не таскать их взад и вперед через весь город.
Первое время наша семья не нуждалась, но нас, сестер, тянуло на барахолку, и мы под любым предлогом туда бежали, придумывая, что бы такое продать. Однажды мы уговорили маму и продали очень красивый самовар, купленный на выставке. Потом — венчальную икону сестры Любы, которая недавно вышла замуж. И, наконец, пришло время, когда мы стали продавать не для развлечения, а по нужде. Нашу зеленую гостинную мебель мы променяли за девять пудов ржи. Это было богатство, но рожь требовалось еще смолоть. Какой-то предприимчивый человек, живший неподалеку от нас, в подвале своего дома поставил ручные жернова — два каменных круга, один на другом, у верхнего сбоку палка, привязанная к потолку, за которую его можно вращать. Молоть приходилось самим за фунт — 400 граммов — муки. Нам, трем сестрам, молоть эти девять пудов хватило бы на полжизни. Хорошо, что молоть пришлось мало, остальное же отец смолол где-то на настоящей мельнице.
Свободное копирование
