Ленинград стал рубежом в моем самосознании. Произошло качественно новое чувствование самого себя, изменившее в моих глазах окружающий мир. Он стал податливее, размягчаясь в моем энергетическом поле. Устремленная к цели энергия, всегда жившая во мне, умножилась, усилив и без того кипучую жизнь.
А жизнь происходила эпохальная. Мое поколение стало свидетелем и невольным участником крушения вавилонской пирамиды, выстроенной советским человеком, в основании которой «снятые сто миллионов голов». Каково пророчество великого ясновидца Федора Михайловича! Но когда человеки слышали голос гения? И вот опять бесы всех мастей рвутся к власти, и небезуспешно. Обеспамятевший народ слеп и беспечен.
На глазах менялся ход истории. Действительность рождала всеобъемлющее любопытство, порожденное иллюзией свободы и перемен. Если произошли в моей жизни духовные преображения, то в это время. «Противопожарный железный занавес» со скрежетом медленно поднимался. На сцену выходили новые герои, и разыгрывались новые сценарии.
1956 год. Актовый зал Академии художеств переполнен. Культ, так сказать, личности рушился в нашем присутствии. Какое, однако, пошлое обезличивание беспримерного преступления, всего-то «культ личности»!
Жизнь опасно закипала. Тут же появились революционно настроенные молодые люди из студенческой среды. Один из них, очень активный, Шруб или Шуруб. Он соответствовал своему имени и буквально ввинчивал раскаленный негодованием палец в грудь ректора, в чем-то обличая его. Ректор сидел в первом ряду зала, опустив виновато голову. Так, очевидно, перед судом Робеспьера сидели его жертвы, так и он, надо думать, сидел перед тройкой своих выкормышей-судей, так сидели перед судьями «культа личности» тысячи его неповинных жертв, как позже эти же судьи — перед своими выкормышами-палачами.
Слава Богу, слава Богу, в те дни не пролилась кровь.
Студенческий комитет потребовал, чтобы предстал перед студентами сам президент Академии художеств Александр Герасимов. И предстал. Приехал из Москвы вальяжный барин, нисколько не дрогнувший придворный художник ЦК КПСС. Ничего дурного не хочу сказать о придворных художниках. Среди их множества в истории были и хорошие. Веласкес, к примеру. Но каков двор — таков и придворный. Из выступления Герасимова запомнил одну фразу: «Вы тут жалуетесь, что на стипендию не можете купить книжку, пойти в кино. А я в ваши годы спал на подрамниках». Вот и весь сказ.
Говорили, что он был человек умный. Не ведаю. Но остроумным был. Институт имени Сурикова в Москве, идет траурное собрание. Умер педагог живописного факультета. Умер в поезде на своей студентке по дороге на летнюю практику. С опозданием появляется А. Герасимов. Председательствующий приглашает вельможу занять место в президиуме. Тот, в своей черед, жестом дает понять, что ему хорошо и здесь, среди простых студентов. В какой-то момент произносит шепотом, но так, чтобы близстоящие слышали: «Хм, художничек был так себе, говнецо. А умер-то как Рафаэль».
Свободное копирование
