Архангел, он же, как было сказано выше, по совместительству директор СХШ, Кузнецов Алексей Петрович по кличке Гвоздь, представил меня классу. Класс встретил меня сухо. Я не произвел впечатления. Оно и понятно. Чужак, махровый провинциал в нелепом одеянии, и они, столичные вундеркинды, проучившиеся вместе десять лет и спаянные в дружную банду юных негодяев. Позже я их полюбил, и они меня приняли. Этот год учебы не оставил в памяти ничего сколько-нибудь примечательного.
С Нелей примирился. Она великодушно простила меня. Рассказала о моем пошлом поведении в поезде. Я ходил по вагону и разбрасывал родительские деньги. А думал, что потерял. Советские граждане всё честно подобрали, не вернули ни рубля.
Нелины родители снимали для нее комнату на 2-й линии Васильевского острова, в старом петербургском доме. Ее окно смотрело на решетку академического сада. Оно не нуждалось в занавеси. Похоже, что со времен исторического переворота никто его не мыл, и оно совершенно потеряло прозрачность. Комната была неуютной, с тяжелым запахом нежилого помещения. Громоздкая мебель массивного дерева, непонятно каким образом сохранившаяся в свирепые блокадные зимы. Был и камин, из которого тянуло специфической затхлостью, как изо всех давно нетопленных. Приходя к Неле, я приносил что-либо к чаю, печенье или баранки. В атмосфере столичного города ее чары не были столь неотразимы, и к моей влюбленности, в которой Неля не сомневалась, она начала относиться более снисходительно. Сидя на продавленном диване, мы целовались. Губы у Нели были сухими, неживыми. Мои попытки продвинуться в отношениях к желаемой цели пресекались, как и в саду ее родительского дома. Уходил от нее измученным, болезненно неудовлетворенным, и в глубине переживаний, по-прежнему чувственных, с удивлением начал замечать зарождение конфликта, даже раздражение. Не есть ли Неля, думал я, всего лишь продукт моего воображения, который в течение лет со щедростью любви я награждал всеми мыслимыми добродетелями и достоинствами. Возможно, моя возлюбленная лишь фантом, поселившийся в моем мозгу, с которым тяжело расстаться, как со всем, что мы выстроили, во что вложили так много усилий души, мечтаний, чувств. По сути, кроме внешнего ее рисунка в моем опыте с Нелей другой реальности не было: разговоры никчемные, поступки вымеренные, регламент во всем монастырский. И еще: я понял, что не за Нелей Счастной рванулся из Минска в восемнадцать лет, а чьей-то неназванной волей был послан навстречу своей судьбе.
Свободное копирование
