Хармс-1

Однажды кто-то привел к нам Хармса и Введенского[10]. В тот же вечер они сговорились – Хармсу больше понравилась я, а Саше – Глебова[11]. Когда мы летом куда-то все разъехались, поэты решили, что гораздо легче добиться успеха не в доме – где святая мама, домраба, вечно торчащий верный мой поклонник Кондратьев и каждый вечер серия молодых людей, – а в одиночку. Они условились, что дадут знать друг другу о своих победах телеграфно.

Хармс ездил ко мне на дачу раза три, потом смертельно обиделся, когда оса укусила его в губу, и исчез надолго. Он чудил, не хотел гулять, а сидел в комнате, курил трубку за трубкой при закрытых окнах, забив собственноручно все щели ватой.

Тут у Хокусавны родились щенки, и Кондратьев привез мне ее и шесть толстых детей (остальных отдали в «хорошие руки»[12]). Их надо было кормить без конца, выгуливать и воспитывать. Хармс оскорбленно ретировался. Саша не мог долго обойтись без карт и водки и пытался брать у Глебовой в долг. Короче говоря, телеграммы не были посланы.

Введенский как-то потом «отвалился», а Хармс остался надолго моим другом. Они оба были в ссылке в Курске[13] и, вернувшись, Хармс мне признался, что влюбился в меня по-настоящему в тюрьме, заочно.

Почему-то вместо того, чтобы пленять меня, он решил сперва очаровать мою маму (это была ошибка). Он не знал, что она исполняла всегда все мои желания, никогда не споря. Помогала мне и всем моим друзьям. Если я просила приютить кого-нибудь, она ставила немедленно кушетку у себя в комнате, шесть лет терпела Девку-Чернавку, подброшенную нам М.В. Юдиной[14], приняла Глебову, потом Кондратьева. У нас жили кошки и собаки уехавших на дачу знакомых и т. д. Она была настоящая мать, неиссякаемо добрая, самоотверженная и доблестная. Когда я раз сказала, что хотела бы поехать на юг, но что это невозможно из-за денег, она вечером дала мне конвертик и сказала: «Тут вам хватит на двоих, возьми с собой Татьяну».

В доме был бесконечный поток гостей, мы делали фильмы, она доставала нам безропотно из сундуков реквизит (для любой эпохи). Если «всё для Чехова», то мы имели неисчерпаемый запас страусовых перьев, капоты, цилиндры и корсеты. Потом она вкусно нас кормила ужином и, отправив всех, сама мыла груду посуды и убирала всё на место. Единственное, что ей не давалось – лгать по телефону. Она делала попытки нас выручать, но неудачно. А я и Татьяна Глебова должны были дипломатично кого-то принимать, кого-то отводить и удобнее всего было, когда это делала мама. Наша домработница совсем не годилась в диспетчеры после того, как она раз сказала Маршаку[15]: «Нету их, в баню пошли, а потом Алиса Ивановна еще красить волосы будут, так что не ждите», а Самуил Яковлевич считал, что у меня от природы золотые кудри! – он мне горестно потом рассказал об этом разочаровании.

_______________________