Глебова

У нас в доме произошли перемены. Мой брат[5], закончив институт, был послан на три года на границу Афганистана. В его комнате поселилась Глебова. Мы работали с утра, писали маслом; потом гуляли с Хокусавнушкой, делали вместе детские книжки, уходили в концерты. Я злила сонату Франка[6], через две комнаты Глебова играла на скрипке. По вечерам мы принимали друзей. У Татьяны Николаевны был громокипящий роман с органистом Браудо[7], а у меня – ни с кем. После моего первого мужа мне никто не нравился. <…>

Мне почему-то очень хочется описать без всяких выводов <…> случаи из моей жизни.

Я и Татьяна Глебова идем к какой-то тетке, про которую говорили, что она изумительно раскладывает карты. У Глебовой были кардинальные проблемы в связи с романом с И.А.Б.[8], а я поплелась с нею просто по дружбе. Мы положили на стол скромный гонорар (она брала деньги вперед, потому что ее клиенты в случае неблагоприятного расположения карт часто отказывались платить). Посмотрев на Глебову, она сказала: «Тебе первой разложу». Карты пошли черные, плохие, я не помню точно, что она говорила, но всё было очень плохо и беспросветно.

Мне она сказала неожиданные вещи – что я сначала поеду к «большой воде», вернусь домой и тут же уйду в «большие пески» и что по мне очень будет скучать и плакать мой ребенок. Тут мы с Татьяной переглянулись – я никуда не собиралась и ребенка не было. Потом она стала вглядываться в карты с удивлением бормотала: «Что-то у тебя ребенок какой большой, да твой ли? – кровь-то у него чужая, не твоя, –и потом с раздражением добавила – да что тебе гадать – вернешься и заживешь хорошо да весело» и, смешав карты, собрала их в колоду. На лестнице я старалась утешить Глебову – что, раз она мне сказала такую чушь, то значит и ей наплела неправду. Когда мы пришли домой, мама сообщила, что звонили из Союза, и я могу ехать по путевке на юг в Хосту. Тут мы опять переглянулись с Татьяной. В день приезда с юга мама мне показала письмо брата, очень тревожное – что он начал психовать, прожив почти полтора года в пустыне, в маленьком домике, без людей, без развлечений, без книг, и что пограничники-офицеры стали играть в «кукушку». Я тут же сложила чемоданчик и заказала билет в «большие пески» на границе Афганистана.

Мой дог Хокусай стала бить лапами и сердито кусать чемодан – она считала, что он виновник моих отъездов. Я просто готова была остаться, но надо было ехать спасать Вику[9]. Разлука на этот раз была тяжелая – я даже двух дней не провела дома. Мама потом мне писала, что собака первые дни ничего не ела, спала на моей кушетке, положив голову на подушку, и никто не смел ей слова сказать, так ей было плохо. Чтобы она не думала, что я умерла, мама показывала ей мои письма. Она в волнении их осматривала, нюхала, потом, вздохнув, уходила, посмотрев на маму с упреком, разрывая ей сердце.

Когда я, наконец, вернулась и подъезжала на трамвае к нашему дому, за пять минут до того, что я позвонила, Хокусай бросилась к двери и с визгом требовала, чтобы открыли, царапала дверь когтями и громко лаяла. Меня она чуть не опрокинула, лизнула в лицо, а с матерчатым чемоданом на этот раз расправилась без пощады. Мама с трудом спасла мои вещички, но от «во всем виноватого» чемодана остались клочья. Весь день она не отходила от меня, за столом держала свою тяжелую голову на моих ногах, на всякий случай, чтобы не прозевать, когда я уйду.

«Чужая кровь», вспомнила я. нечего и прибавлять, что все, что было сказано Глебовой, исполнилось с отвратительной точностью.

________________________________

[5] Порет Виктор Иванович (1906–1973), военврач.

[6] Франк Сезар (César Franck; 1822–1890), французский композитор и органист.

[7] Браудо Исайя Александрович (1896–1970), органист, крупнейший знаток, исследователь и пропагандист органной музыки. С 1940-х годов – муж одной из ближайших подруг А.И. Порет – Лидии Щуко.

[8] И.А. Браудо.

[9] Виктор Порет.