1 июня.
[...] В Москве пришлось пережить страшные дни, подобных которым я не видал в жизни. Говорю о немецком погроме.
До меня доходили очень глухие слухи о недовольстве в народе на потачки немцам, о том, что немцы отравляют колодцы, пуская холерные бациллы. Однако ни о каких разгромах не говорили, т. е. я не слыхал.
Утром 28 мая я должен был поехать к глазному врачу [...] Не успели проехать по Никольской ста шагов, как увидели со стороны Красной Площади толпу с национальными флагами. Впереди бежали мальчишки, десятка четыре, с громкими криками: "Шапки долой". Патриотические манифестации теперь обычны и привычны. Сняли шапки и остановились, как и все на улице. Толпа тысячи две-три человек со знаменами и несколькими портретами Государя, с криками "ура" прошла мимо нас. Все это были люди довольно молодые, но не мальчики, прилично одетые, по всем признакам фабричные рабочие, т. е. прилично держащиеся и с интеллигентными лицами. Наконец мы могли тронуться, но еще через сотни две шагов завидели новую толпу со знаменами. Мы поторопились свернуть в переулок, но он был так забит другими экипажами, что пришлось остановиться снова, и толпа продефилировала у наших задних колес. Она пела: "Спаси, Господи, люди Твоя" и была менее многочисленна.
Двинулись дальше, и извозчик сказал мне, что это "по случаю высылки немцев из Москвы", и видимо обеспокоился, доедем ли мы до Молчановки. Однако, выбирая наиболее безлюдные улицы, доехали без дальнейших встреч.
Через несколько времени вернулась домой Вера, и рассказала, что в Москве идет разгром немцев; она была захвачена толпою на Кузнецком, и была невольною свидетельницей разгрома магазина Цинделя. После того стали доходить слухи о все шире развивающемся погроме, который через несколько часов докатился до Арбата.
Прибежал какой-то человек на Арбат и говорит взволнованно извозчику, видимо, знакомому:
- А знаешь, какая забастовка идет на Кузнецком?
- Да ну?
- Верно. Погром во всю.
- А что же сюда, к нам, будут?
- Теперь там занялись? После придут.
И действительно пришли. Послышались крики "ура", и долго грохотали издали с Арбата. Мимо нас однажды пробежала небольшая толпа со знаменами и, заворачивая на Молчановку, кричала ура перед Английским консульством, где висит английский флаг. Наша прислуга выбежала посмотреть, пробежали мимо нас люди, особенно бабы с узлами. Вот и все, что я лично видал, да еще, уже после, целый ряд разгромленных магазинов на Арбате, Тверской, Кузнецком Мосту с переулками, по Лубянской площади и Лубянке... Но я целый день и последующие дни сидел на [не разб.], и видел несколько человек, лично видевших разгром, по соседству от себя или даже ходивших за толпой. Картина у меня составилась полная. Она сходна с тем, что опубликовано Петроградским Телеграфным агентством, но конечно гораздо ярче, ибо в этих событиях кипел огонь и текла даже человеческая кровь.
Как ее обрисовать?
Та толпа, которая меня задержала на Никольской, была одна из начинавших отрядов. Они все таковы. Дело, очевидно, подготовлено и организовано с величайшим искусством и ведено замечательно дисциплинированно, по крайней мере, со стороны "регулярных" отрядов. Они действовали систематично, не спеша, обдуманно. Задание было - разгромить предприятия германских подданных. Немцев русских подданных не трогали. Я сам видел несколько разбитых магазинов, заколоченных досками с громадными черными надписями: "Разбито по ошибке. Фирма русская". Но это - ошибки, и если ошибку замечали вовремя, то прекращали разгром. Так на Арбате разбили стекло у Райхмана, который в действительности еврей, и затем - никаких дальнейших враждебных действий не было. Наоборот: разгромлено садовое заведение Соловьева. Оказалось, что это подставное лицо, и заведение принадлежит немцу Мацке. У регулярных отрядов громил были списки подлежащих уничтожению. Толпа подходила к заведению. Несколько человек входило в магазин, и требовали документы, которые перечитывали. Если открывалось, что хозяин русский подданный - шли мирно дальше, иногда даже крича обеспокоенному нечаянно "ура". У Мейера (садоводство) проверка книг шла полтора часа и все это время толпа стояла на улице с неподвижностью и усердием войсковой части. Но Мейеру не удалось "оправдаться", его немецкое подданство было обнаружено и заведение было снесено с лица земли.
Делалось это с исступляющей энергией. Выбивались окна, весь товар уничтожался, выбрасывался на улицу, [не разб.], разрывали, рубили ломами и топорами. Я видел образчики опустошенных магазинов. На Кузнецком мосту громадный трехэтажный мебельный магазин Кона представлял незабываемую картину. Зеркальные окна, составлявшие лицевую стену - уничтожены так, что нет даже кусочка целого, три этажа зияют один над другим, как громадные открытые сцены театра. В них все видно до последнего угла, но видно только пустоту. Стены ободраны, даже полок нет, ничего нет. У ног бывшего магазина груды безобразных обломков бывшей мебели. Я видел это, когда главные груды были уже убраны, но свидетели говорят, что эти горы представляли нечто поразительное. Из выломанных окон бросали на улицу драгоценнейшую резную мебель. У Циммермана - так выбросили пианино и прочие инструменты. Их рубили топорами, разбивали ломами. Рассказывают случай, когда эти куски (?) дерева и стали убивали на улице зазевавшихся зрителей, а может быть и участников. Так передавали, что глазевший мальчик был убит швейной машиной, летевшей из окна. Поразительная аккуратность громил. Видишь, например, бывший магазин Эйнема, - в котором очистили все окна, нет даже обломков стекол, а внутри сплошное голое пространство стены, пол и потолок. Следующее рядом окно русского магазина, в пол-аршина расстояние - целехонько, не задето [не разб.], не заметно царапинки на вывеске, вплотную подходящей к Эйнему. Бывали только ошибки, да еще напасть от огня, переходившего, конечно, и на окружающие здания.
Кто зажигал? Я думаю, судя по рассказам, что все. Несомненно, зажигали русские, несомненно, зажигали немцы: плеснет бензином на товары и зажигает. Несомненно, что пожары происходили и сами собой при разгроме заводов, мастерских, котельных и пр., где было много огня.
Передавали случай, когда зажгла полиция. Улица (что за Никольской) была загромождена грудами материи. Частный пристав приказал - "убрать все это!". Но кому убирать и куда? Тут толпилось множество баб. Городовые крикнули им - "уноси это". Тут бабы бросились с удовольствием, но сейчас же передрались между собой за лучшие куски. Улица стала вовсе непроходимая. Частный пристав приказал баб прогнать, груды хламу облил керосином и сжег. Не знаю, правда ли. Это уличный рассказ. Как бы то ни было, к вечеру начались пожары.
Когда регулярные отряды удалялись, на груды погромленного начали набрасываться разные лица, бабы и пр[очие] - растаскивать. Сверх того появились, как выразился один рассказчик (извозчик) "подложные" отряды, которые уже разбивали не одних немецких подданных, а всех вообще немцев. Тут же явился и грабеж, особенно когда появились пьяные. Пьянство началось с разгрома немецких винных складов. У Шустера в погребах ходили по колено в водке. Разумеется, начали пить, поили и публику. Таких складов разбито несколько. Утром 21 мая наша Маша, выйдя на Смоленский рынок, видела по Новинскому бульвару и рынку множество спящих пьяных, около которых валялись бутылки. В том числе валялся и городовой.
К ночи правляющие отряды исчезли и громили уже "подложные" или же чистокровные босяки-хулиганы. Пожаров возникло множество (во всяком случае, более 40**). Семнадцать частей наших пожарных разрывались в усилиях и не могли справиться. У меня из окон целый день 29 мая и значительную часть 30 мая видны были в направлении центра высокие облака дыма.[...]
Пострадали от "подложных" множество немцев - русских подданных. Но я не слыхал ни одной русской по фамилии фирмы, которые бы затронули, исключая нескольких подставных имен. Но русских, разоренных пожарами, очень много.
Собственно насилий над личностью не производилось. Не слыхал ни одного, даже и тогда, когда стали громить частные квартиры немецких подданных. Есть очень немного убитых и раненых. Я слыхал о двух убитых. Но это, по-видимому, только при вооруженной защите. Так на заводе Цинделя убит директор Карл Зон, который стрелял в толпу. Говорят, что немцы стреляли во многих местах. Рассказывали о какой-то немке, которая неистово ругала громильщиков и кричала: "Постойте, через месяц император Вильгельм будет в Москве, и вы будете целовать нам ноги!"... Между погромщиками, говорят, многие ранены выстрелами. Вообще русских много пострадало, будучи пришибленными летящими из окон предметами, а затем при усмирении солдатами было немало убитых и раненых.
Поведение полиции 28 мая вполне пассивное. Малочисленные городовые только смотрели и посмеивались. Мне говорили об одном городовом, который крикнул громившему, безуспешно трудившемуся под окном: "Да ты бей сверху". Я спрашивал, однако, извозчика хорошо видевшего погромы, неужели полиция не мешала громить? "Какое - мешала! - ответил он, смеясь, - помогала". Даже 29 мая, по рассказу очевидца, Никольская, Ильинка, Лубянская площадь и т. д. представляли непостижимое зрелище. Все покрыто сплошной толпой, пронизанной цепями городовых и солдат с примкнутыми штыками. В такой обстановке идет погром! Чистая публика стоит и смотрит, а оборванцы громят. Пылают два дома. Пожарные их тушат, а громилы им мешают. Нечто непостижимое! Лишь к концу дня, говорят, солдаты стали стрелять, причем был дан приказ: не делать промахов, но целить в ноги.
К ночи 29 мая в центре города громилы были разогнаны, но по предместьям шла работа - в Сокольниках, в Петровском-Разумовском, за Дорогомиловкой и т. д. Громили и квартиры немцев. В Петровском-Разумовском разгромлена фабрика Закича. Толпа начала громить квартиры некоторых профессоров. Одного, Михельсона (который не немец, а еврей) отстояли студенты, заявив толпе, что он не немец и что они будут за него драться. Вообще говоря, ни одного еврея не трогали.
Изумительная история произошла (как кажется, несомненно) у Великой Княгини Елизаветы Федоровны. К ней, недавно столь популярной, явилась на Ордынку толпа женщин с криками и угрозами - крича, что у ней в Общине лечат раненых немцев. Великая Княгиня (уверяют) вышла к толпе, приказала отворить все двери, и сказала: "Идите и смотрите, кого мы лечим!". Те пошли, и понятно не нашли немцев. Но поразительно само подозрение и такое падение доверия. Какими нетактичностями могла она разрушить свою нравственную связь с русским народом? Ее стали вообще бранить и подозревать.
30 мая Москва успокоилась уже, и полиция с городским управлением были заняты лишь очищением улиц. Это очищение шло и раньше при деятельном участии населения, растаскивавшего вещи по домам. "Регулярные" отряды ничего не брали и не позволяли брать. Рассказывали об одном случае, когда рабочие, разбивши кассу предприятия, были потрясены ручьем золотых денег, полившимся из кассы: "Ну, уж тут брали, заметил рассказчик, насыпали карманы золотом". Но толпа больше или менее "безыдейная" тащила ночью все. Говорят, все дворы кругом были набиты разным скарбом.
Рассказывали мне об одной бабе, которая с восторгом говорила, что сошьет себе теперь бархатное платье. [...]
Производились ли при усмирении аресты? Меня уверяли, будто полиция никого не забирала, а только разгоняла. Хотя я видел раз арестантскую карету под конвоем городовых, но в народе говорили, что это "везут немцев, которые стреляли в народ". Вообще в народе распространено убеждение, будто погром сделан по приказанию начальства. "Это князь Юсупов нехорошо поступил, говорили женщины, пострадавшие от пожара, он должен был позакрывать (?) магазины, а немцев выслать. Может тогда бы и товар не пропал, и никто и не пострадал, а он вместо этого приказал сделать погром". Совершенно то же выражал извозчик: "Если бы у нас были русские правители, то немцев бы выслали, а товар арестовали, а вместо этого - начальство сделало погром".[...]
[...] я вижу теперь всюду многих, которые одобряют происшедший погром, понимая его в том смысле, что от немцев необходимо избавиться, и так как этого не хочет сделать правительство, то это сделал сам народ. Точка зрения чисто революционная, но ею проникнуто огромное число людей. Боюсь, что если война не окончится блистательно, то у нас будет революция без сравнения сильнейшая, чем в 1905 году. [...]
Примечания:
** Впоследствии насчитали 64 пожара.
Свободное копирование
