В трапезной приготовлен был завтрак: капуста с квасом, картошка со свеклой и оставшаяся от вчерашнего ужина черная каша.
Послушники не садились за стол, ожидая отца Зосиму, который пошел к эконому за водкой.
Вскоре он пришел, весь запыхавшись, неся подмышкой "гудуху", и, кроме того, в карманах подрясника торчали у него еще две бутылки.
Радостный гул голосов встретил его. Лица у всех расцвели, стали радостные, добрые... Отца Зосиму окружили...
У многих из послушников оказалась припасенная заранее посуда: у кого половинка, у кого бутылка. Эти запасливые люди, оказывалось, копили водку, выливая свои "банки" в посуду до тех пор, пока она не наполнялась до краев, и тогда уже водка выпивалась сразу...
-- Чего пить стакашиками? Лизнешь -- и не попахнет... То ли дело сразу... Пить -- так пить, чтобы накачивало!..
Отец Зосима дрожащими от волнения руками открыл пробку и начал небольшим граненым стаканчиком, "семериком", обносить косцов.
Тем, которые отливали, он велел подходить после. Таких оказалось человек восемь. Отец Зосима, наливая им банки, сказал:
-- Пьяницы, вы, пьяницы горчайшие!... Зависть у вас... нажраться до бесчувствия... Эх, вы!..
Когда все выпили, и водки еще осталось много, отец Зосима сказал, обращаясь к нам:
-- Рабы божьи, подходите!..
Мы не заставили повторять предложение и подошли.
-- Гоже! -- сказал дядя Юфим, выпив и утерев рукавом губы. -- С устатку-то гоже...
Сели за стол. Отец Зосима, забрав оставшуюся водку, ушел. Мы остались одни, и за столом пошел веселый, оживленный разговор, смех, шутки...
-- Ну и жизнь здесь, -- наклонившись ко мне, тихо произнес Тереха-Воха, -- истинный господь, помирать не надо!
-- Нравится?
-- Жуть!
-- Оставайся совсем...
-- Что ты... очумел? Чай, мне жениться надыть... Так я говорю...
После завтрака косцы-послушники разошлись по кельям спать, а мы, не видя отца Зосимы и не зная, что теперь делать, тоже завалились в рабочей на свои нары. Но долго нам лежать не пришлось: явился отец Зосима, веселый, разговорчивый, раскрасневшийся, по всем признакам сильно выпивший, и весело крикнул:
-- Эй, рабы божьи!.. Что это вы... спать? Сон пагуба... Подите валы бить.. Там, вон, у крыльца, грабли... Вёдро господь посылает... Много хлопот мне теперича предстоит... Да!.. Один я... за всеми догляди... упустишь ведь час -- все пропало... Я уж давно этим делом заведую... Полная моя власть... Я хозяин!
Нечего было делать -- мы вышли из рабочей, взяли грабли и отправились на луг. Здесь уже человек десять пожилых монахов потихоньку ходили и разбивали "граблевищами" валы. Работа шла лениво, неохотно, через пень колоду.
Мы присоединились. Крайний монах, с длинной седой бородой, худой и горбоносый, с выпуклыми неприятными глазами, покосился на нас и как-то прошипел:
-- Лодыри... Кашу только жрать пришли сюда, необузданные!..
-- Не более твоего, отец, жрем, -- ответил Малинкин, -- чего ты нас попрекаешь... не твое...
-- Молчи!..
-- А ты что за птица такая выискалась, чтобы я перед тобой молчать стал... Начальство здешнее, что ли?
-- Отстань, деревня, -- крикнул монах и, закинув грабли на плечо, торопливо отошел от нас в сторону, на другой вал, сердито на ходу оглядываясь и сверкая глазами.
-- Во лешман-то! -- произнес Малинкин.
-- Лешман и есть! -- согласился дядя Юфим.
Свободное копирование
