Рабочая, куда мы пришли по указанию отца Зосимы, была большая, с низким черным потолком, мрачная, загаженная комната. Около стен, как и на странне, были настроены нары. В переднем углу стояли стол и скамейки. Четыре небольших окна за двойными рамами, очевидно, никогда не выставлявшимися, глядели во двор.
В рабочей был народ: шесть человек продольных пильщиков и трое постоянных, месячных монастырских рабочих. Эти последние, почти старики, жили здесь, получая летом пять рублей, а зимой три на готовых харчах.
Пильщики в грязных рубашках с открытыми воротами (в рабочей было жарко) сидели за столом и допивали водку из третьей бутылки (две стояли уже пустые), шумно о чем-то разговаривая.
Монастырские рабочие с сердитыми лицами лежали на нарах и курили трубку, молча передавая ее один другому и громко харкая, куда попало.
-- Приятного аппетита! -- сказал дядя Юфим, поклонившись пильщикам и помолившись на картинку, висевшую в углу над столом, на которой был изображен старец, кормящий из рук огромного медведя, -- мир вашей компании...
-- Садись, -- ответил ему на это один из пильщиков, -- гость будешь... Вина купишь -- хозяином будешь... Что скажете? Зачем?
Дядя Юфим объяснил, зачем мы пришли.
-- Чудно! -- воскликнул один из пильщиков, выслушав его. -- Много ль добудете-то?.. Из-за хлеба на квас! Хуже-то не нашли...
-- Да мы временно, пока, значит, время глухое, а там уйдем, -- пояснил Юфим.
-- Здесь, друг, тоже даром кашей не кормят, -- опять сказал пильщик. -- Ты думаешь, даром тридцать монет дадут? Как же! Здесь, брат, народ аховый, садись да помахивай... Ты не гляди, что он монах, он те доедет!... Мы здесь котору весну работаем! Не дальние, знаем все порядки... Вот дай дело к расчету, -- жмут: скидку, то, се... Чай, небось, уж водочки-то поднесли хозяину-то?
-- Какому хозяину?
-- А Зосиме-то?.. -- засмеявшись, ответил пильщик. -- У него ведь первое слово: "я хозяин".
-- Любит выпить, -- сказал другой.
-- Никто не откинет! -- проворчал с нар рабочий. -- Все не пролей капельки!..