Дорогой, пока мы ехали до имения, кузнец угрюмо молчал. Культяпка болтал разный вздор, косясь на кузнеца. Сопля то принимался плакать, то начинал говорить про жену, про обиду, про жизнь...
Я правил лошадью и тоже думал про свою жизнь и про тех людей, среди которых жил, и в голове у меня невольно как-то стучали слова: "Ну, люди!.. И жалко, и бить хочется, тьфу!.."
Ехать было хорошо... Колеса громко стучали по дороге... Солнце стояло низко... В речке, по берегу которой мы ехали, отражались, как в зеркале, прибрежные кусты, неподалеку росшие старые березы, голубое небо, белые редкие облака... У берегов, поросших высокой осокой, заливались со всех, сторон лягушки... Мошкара стояла над водой, походя на тонкие, прозрачные, движущиеся столбы... Где-то громко крякал одинокий селезень, и, перелетая с места на место, курликали и посвистывали кулики... Где-то, высоко над нами, летал невидимый самец-бекас и блеял, как баран. Пастух где-то за пригорком играл на "жалейке", и звуки этой "жалейки", простые и жалобные, казалось, лились в прозрачный воздух, стояли в нем, плакали, жаловались, навевая на душу тихую, приятную грусть... Что-то далекое, забытое, хорошее вставало перед глазами, трогая за сердце...
-- Ты -- Журлов? Кузнец? -- спросил урядник, оглядывая фигуру кузнеца с ног до головы большими, выпуклыми, налитыми кровью, вероятно, от выпитой водки, глазами.
-- Я! -- ответил кузнец.
-- Ты... а-а-а! Ты! -- урядник подошел к нему и вдруг, точно играя, ударил его указательным пальцем правой руки по носу. -- Ты! -- повторил он. -- Ты, голубчик... ты!.. Тебя-то нам и надо... Ах ты, гадина эдакая, а? Какими делами... а?...
-- Какими делами? -- угрюмо переспросил кузнец.
-- Ты арапа-то не строй! -- воскликнул урядник злорадно.-- Каков, а?-- обратился он к управляющему и продолжал: -- Дело хорошее, прекрасное дело... Ах ты, подлец! Посмотрим, как ты перед господином приставом поговоришь, поговоришь, голубчик... Какие дела, спрашивает?.. Ха!.. -- он опять махнул его пальцем по носу. -- Ты поджигать, каналья!.. Мстить! С заранее обдуманным намерением... Ах, ты, подлец!..
-- Я не поджигал! -- сказал кузнец.
-- Что-о-о?.. А кто же... ха-ха-ха! Не он, а?.. Ну, а кто же?.. Пушкин, что ли?.. А?.. Ска-а-а-ти-на!..
-- Не я! -- снова повторил кузнец.
-- Ладно... не ты, так не ты... А я знаю, ты... Да что с тобою толковать... Свидетели, брат, есть.. Связать его!.. Эй, свяжите-ка его, ребята!..
-- Меня вязать нечего, -- сказал кузнец, -- я и так не уйду... не боюсь я...
-- Ну, там увидим, боишься ли, нет ли, -- произнес урядник, и вдруг закричал на нас: -- Вам говорят -- связать!..
-- Это дело не наше, -- сказал Юфим, -- вяжи сам... На то над нами и поставлен... Наше дело тут не при чем... Да!.. Понапрасну человека обижать не закон.
Кузнец обернулся, посмотрел на дядю Юфима, и вдруг рот его чуть-чуть тронулся ласковой и вместе какой-то жалостной улыбкой.
-- Вяжите, ребята, -- тихо произнес он. -- Пущай потешутся... Мне все едино... Я не жег... не боюсь!..
-- Вот так-то лучше! -- опять злорадно воскликнул урядник. -- Вяжи! -- обратился он к нарядчику.
Нарядчик с припасенной заранее веревкой боязливо подошел к кузнецу и сказал:
-- Давай!
Кузнец безропотно закинул руки назад. Лицо его потемнело... губы тряслись... Он нахмурился и, видимо, делал страшные усилия, стараясь сдержать себя.
Нарядчик быстро, ловко и крепко скрутил кузнецу руки и, когда сделал это, усмехнулся гадкой, злобной усмешкой и сказал:
-- Вот таперя не подожгешь!
-- Не подожгешь! -- повторил урядник.
Кузнец молча глядел в землю.
Управляющий подошел к нему и, стараясь заглянуть в глаза, злобно сказал:
-- Что, голубчик, догулялся, а?.. Догулялся, я говорю!.. Так и надо... по-о-одлец!
Раздался гулкий звук пощечины.
-- Бей еще! -- сказал кузнец. -- Благо, у меня руки связаны... Ах ты, гад!.. Тьфу!..
Он плюнул ему в лицо.
-- Ведите его! -- завизжал управляющий, быстро отскочив от кузнеца. -- Чтоб духу не было!..
-- Запереть пока, а завтра в стан! -- сказал урядник.
Кузнеца увели.
Свободное копирование
