Мы, то есть дядя Юфим, Тереха и я, по обыкновению, спали в сарае. Дядя Юфим как лег с вечера, так сейчас же и уснул, а нам с Терехой не спалось. Мы лежали и разговаривали...
Ворота были открыты, но все-таки было душно... Кругом пищали комары...
-- Дяденька, пусти-и-и!.. -- передразнивал их Тереха.
Ночь была тихая, теплая. Множество звезд горело и дрожало в темносинем небе; в лугах кричали дергачи, на реке пели соловьи; в селе далеко лаяли собаки... Все эти звуки не нарушали тишины ночи, а придавали ей какую-то таинственную, робкую прелесть.
-- Деньков, гляди, через пять получат дома деньги, а?.. Как думаешь? -- раз десять задавал мне один и тот же вопрос Тереха. -- Дойдет ли письмо-то?..
-- Дойдет, получат, -- отвечал я. -- Рады будут!
-- Рады? -- переспрашивал он, повидимому, находя в слове "рады" особую прелесть, и тихо, радостно смеялся.
-- У нас, Павлыч, -- шопотом говорил он, -- бедно живут... жуть! А работы много. Мы нешто так работаем, как здеся? Эва! Здесь игра -- не работа!.. У нас все ране поспевает: рожь, овес... все! Здесь, вон, рожь-то жнут бабы, а у нас косят... Вот трав у нас мало... Покосу...
-- Так как же вы со скотиной-то?..
-- Солома, а то мякоть... Лесов опять тоже нету... Топим соломой... И хлеб на соломе бабы пекут. Зараз хлеба четыре сажают, во какие, ровно колеса... жуть! Ешь, ешь их, -- индо заплеснеют.
-- Зимой, небось, холодно в избе?
-- Нет!.. Изба махонькая... обвалишь вокруг соломой... по-здешнему -- пеледа, а по-нашему -- защита... Хорошо у нас. Зимой весело... На улице гуляем с девками... возимся. А то в другую деревню уйдем, а то в избу... огонь затушим... Во пойдет возня с девками -- жуть! Очень хорошо!.. И девки у нас не такие, как здеся...
-- Лучше?
-- Знамо, лучше... Здесь что? Жуть! Родят здесь девки-то все одно, как бабы, и ничего... так, словно, и надо... Поди-ка у нас!
-- А у вас не родят?
-- Что ты! Нешь можно? Да у нас засмеют, со свету сживут, проходу не будет... А здесь, у вас, бесстыжие... водку пьют... матерно ругаются, тьфу!.. Уж очень здесь народ отчаянный... Убьют за грош, истинный господь! Так и норовят украсть.
-- А у вас будто не воруют!
-- У нас?.. Очень у нас насчет этого строго... У нас раз в деревне баба одна украла у другой бабы шаль. У-у-у, что тут было... Муж ее бил, бил, бил, бил... Потом накинул ей на плечи шаль эту самую, да и повел по деревне... А народ-то за ними, а народ-то за ними... Ведет он ее, а сам вваливает, вваливает! Жуть... И за дело: не воруй!..
-- Читал ты, Терешка, книжки какие-нибудь? -- спросил я.
-- Я-то? -- переспросил он. -- О, я охотник! Ах, читал я книжку. Хороша... Жуть!
-- Какую?
-- Про казака одного: Тарасом его звали, а по прозвищу Бульбин... Жуть! Истинный господь! Было у него, у этого самого Тараса, два сына... Андреем да Остапом звать... Так ты что, Павлыч, думаешь, -- он своего сына Андрея убил... Истинный господь! Как его из пищали полыхнет, так и дух вон... Жуть!.. Уж оченно занятно!..
-- За что же он его убил?
-- А он измену сделал... Из-за девки тут из-за одной вышло... Из-за нее измену сделал. А какой казак-то, ишь, был, -- красавец писаный, сила!.. А другого, Остапа-то, поляки в полон взяли, голову ему отрубили. Отец-го как горевал! На его глазах ему и голову-то рубили... Допрежь того мученью предали, жилы вытягивали... Терпел, терпел он... не смог терпеть, -- как взвоет не своим голосом: "Тятька, тятька, ужли не слышишь?.." А он, Тарас-то, тут же стоял, в народе... "Слышу!" -- баит... У-у-у, что тут пошло, жуть! Меня индо, истинный господь, слеза прошибла... Уж очень хорошо!.. А правда ли это, а?.. Кто же это за человек, кто таку книжку составил... а?.. Башковатый, должно, мужик, Павлыч! Не спишь?..
-- Да нет!
-- Что ты молчишь все... думаешь... Про што ты думаешь, а?.. -- И, видя, что я не отвечаю, он завозился на месте и громко зашептал: "Богородица, дево, радуйся! Благодатная Мария"..
Я лежал навзничь, слушал его шептанье и глядел в открытые ворота... За воротами было тихо и темно... Вдруг отчаянно громкий крик: "Горим! Горим!" -- нарушил тишину ночи.
-- Пожар! -- закричал я и, толкнув дядю Юфима, выбежал вместе с Терешкой за ворота.
-- Скотный двор горит! -- закричал Тереха, и мы побежали к месту пожара.
Горел пока не скотный двор, а огромный омет ржаной соломы, сваленный к скотному двору, к одной из его стен.
Сухая солома, треща и забирая все выше и выше, горела, вспыхивая, как порох... В какие-нибудь полчаса пылал весь омет и начал загораться скотный двор...
Все -- и рабочие, и управляющий, и князь, и княгиня,-- словом, все, кто мог двигаться и смотреть, -- прибежали на пожар. Вскоре из соседнего села и деревень начали прибегать поодиночке и группами мужики, дети, бабы, мальчишки...
-- Трубу, трубу! -- закричал князь, бегая с палкой и с непокрытой головой около пожара. -- Где труба?.. Чорт!..
Труба оказалась испорченной и не действовала.
-- Выгоняйте скот!.. Скот выгоняйте! -- кричал князь. -- О, чо-о-о-орт!..
Из соседнего села привезли, наконец, общественную трубу и кое-как после довольно-таки долгих и бестолковых усилий наладили и начали "прыскать" из тонкой кишки тоненькой струйкой воду в расходившееся пламя...
Высокий и тонкий Сопля, вооружась концом этой "кишки", самоотверженно лез почти в самый огонь... Яркое пламя освещало его фигуру. Без фуражки, с вытаращенными глазами и бледным лицом он как-то необыкновенно отчетливо выделялся на ярко-огненном фоне.
Бабы и девки, подобрав юбки, бегали с ведрами за водой. Мы, рабочие, и прибежавшие мужики, бестолково суетились, ничего в сущности не делая и только крича.
-- О-о-о! А-а-а! -- стояло в воздухе, сливаясь с треском огня.
-- Гони скот, скот гони! -- кричал обезумевший, растрепанный, босой, в одном белье, управляющий.
Перепуганный скот, коровы и телята не шли со двора и их пришлось буквально вытаскивать силой.
Между тем загорелась, вспыхнула как-то сразу, со страшным треском, деревянная, из тонкой дранки крыша скотного двора и запылала, как свечка.
Половина коров и телят осталась на дворе. Их уже нельзя было вывести. Двор загорелся со всех сторон.
-- Спасайте, -- кричал управляющий, -- черти!.. Ну, ну!... Убью... О-о-о!..
Но спасать уже было невозможно. Крыша вдруг рухнула. Туча искр взвилась к темносинему небу... Несколько голубей, мелькая и трепеща крылышками, ворвались откуда-то в этот столб и также внезапно исчезли.
Мало-по-малу стихая, охваченный со всех сторон, как огромный костер, горел теперь двор, далеко освещая окрестность.
-- О, боже мой! О, боже мой! -- всплескивая руками и, кажется, плача, маленький и жалкий, взывал управляющий, бегая вокруг пожара...
Свободное копирование
