Из кухни между тем доносились дикие крики: "Караул"... "Батюшки"... "Православные"...
Около кухни, кроме нас, никого не было. Все остальные рабочие, как оказалось, вместе с нарядчиком ушли под гору, за имение, ловить бреднем в так называемом "скотном" пруду карасей, и прекратить эту сцену было некому...
Мы все отошли в сторонку, подальше от избы, и сели на бревнах.
Покурил бы табачку,
Нет белой бумажки... --
тоненьким голоском запел Культяпка. -- Гармошку бы теперь.
Ты, гармошка-фреичка.
Поиграй маненичко...
Поиграл, потешился,
Погулял, понежился...
-- Брось! -- сказал кузнец. -- Ни складу, ни ладу! -- и, помолчав, тихо произнес: -- Все бьет...
-- В азарт взошел! -- сказал Культяпка.
В это время двеоь из кухни вдруг распахнулась настежь, и на крыльцо, а потом на землю кубарем, сильно ударившись об стену, скатилась растрепанная, простоволосая и избитая кухарка, а за ней с поленом в руках Сопля.
С криками "караул", "убил" кухарка пустилась бежать... Сопля побежал было за ней, но, пробежав несколько шагов, остановился и изо всей силы швырнул поленом ей вдогонку.
Оглянувшись на бегу, баба присела и полено пролетело над ней.. Вероятно, она не раз проделывала так и раньше и такие сцены были ей не в диковинку... Муж крикнул вдогонку скверное ругательство, жена ответила тем же и, сделав гадкую непристойность, от которой Культяпка покатился со смеху, побежала дальше и скрылась где-то за амбарами...
-- Иди к нам! -- закричал Культяпка. -- Эй, воин! Иди сюда... Побаловал да и за щеку...
Сопля подошел... Мы все с каким-то особенным любопытством уставились на него...
На нем лица не было, и смотреть на него было страшно...
Белый, как бумага, худой, с пеной по углам рта, трясущийся от неостывшей злобы, в изорванной рубашке, из-под которой выглядывала тощая, поросшая волосами грудь, он был противен, жалок и ужасен...
-- Устал, родной, а?-- сочувственно произнес дядя Юфим.
Он ничего не ответил и молча сел, низко опустив голову.
-- Ну, жисть, -- глухо произнес он, помолчав, -- да... Сибирь... -- Он поднял голову, обвел нас страшными глазами и опять нагнулся. -- Хучь давись... да и не миновать!..
-- Эх, ты! -- воскликнул Культяпка. -- Из-за бабы-то? Го! Плюнь ты на нее да ногой разотри.
-- Плюнь! -- передразнил его сторож. -- Хорошо тебе говорить-то!.. Да... А ты встань на мое место... попробуй... Мне уж что, -- продолжал он, и голос его задрожал слезами, -- мне нешто любовь ее теперича нужна? Мне хучь бы ува-уваженье, мне... -- вдруг он заплакал и затявкал, как щенок. -- О-о-о-бидно мне...
И вдруг он заревел так, что нам стало жутко...
Мы долго сидели молча, слушая его тявканье... Солнце садилось... Огромный яркий диск его прятался вдали за буграми и, наконец, пропал. Стало смеркаться. С поля погнали скотину. Бабы-скотницы начали доить коров, крича на них и стуча ведрами... Из-под горы, громко разговаривая и смеясь, возвращались с рыбной ловли рабочие. Недалеко от нас на березе сидел около скворешника скворец и пел... Он то свистал, то, обернувшись к заходившему солнцу, трепетал крылышками и что-то часто-часто тирликал, то принимался кричать, как галчонок, то подражал визгу поросенка... В лугах кричали чибисы, крякали где-то утки, несмолкаемая торопливо-радостная болтовня жаворонков доносилась с поля...
-- Н-да! -- произнес, наконец, молчавший, как и все мы, кузнец, -- дела, подумаешь, а?.. Из-за какого дерьма, из-за бабы... тьфу!..
-- Думай, не думай, а жить надыть! -- стараясь казаться веселым, крикнул Культяпка. -- Ничего не поделаешь... -- И, помолчав, добавил: -- Знать, и нарядчик с ними рыбу ловил...
-- А что? -- спросил кузнец.
-- Да вишь, вон Волчок бежит... завсе с ним -- выкормок... И хитрая же голова собачонка!.. -- Он вдруг свистнул и громко крикнул: -- Волчок, Волчок! Сукин сын, подь сюда! Иси, иси... "Иси" -- это значит "поди сюда", по-господски,-- пояснил он.
Бежавшая в стороне, из-под горы, небольшая собачонка остановилась, послушала и побежала в нашу сторону. Как-то изгибаясь, махая пушистым хвостом и недоверчиво-робкими глазами оглядывая нас, она подползла на брюхе, тихонько взвизгивая, к Культяпке и вдруг около его ног перевернулась на спину.
-- Ах ты, подлец! -- перекатывая ее с боку на бок ногой, заговорил Культяпка. -- Сукин ты сын!.. мм-а-ашенник! Жрать, видно, захотел, а?.. Злая шельма... Ишь хвостом-то сучит, что, а?.. что, зла-я-я рожа?..
-- Тереха-Воха, -- вскочил вдруг с места и, как-то сразу оживившись, торопливо вполголоса заговорил кузнец, -- сбегай, друг, скореича на кухню, принеси топор. Там он где-нибудь, у порога. Скореича беги!
Тереха, не интересуясь, зачем вдруг понадобился топор, встал и торопливо пошел к избе.
-- Ты что это? -- спросил Юфим.
-- Погоди, увидишь! -- скверно как-то посмеиваясь, произнес кузнец. -- Давай скорей! -- крикнул он возвращающемуся с топором Терехе.
Тереха подошел и отдал топор. Кузнец взял его, пощупал большим пальцем правой руки лезвие и сказал Культяпке:
-- Ну-ка, Миш, подлож-ка хвост на бревно, а его подержи чуток за шиворот... Я в момент!.. Злее будет... Вон у пастухов, у зубовских, все собаки... хвосты рублены... Клади!.
-- Бросьте, ребята, неладно это, не дело... жалко, -- сказал Юфим.
-- Мы люди, да и то нас не больно жалеют, -- пробурчал кузнец.
-- Ну, как знаете, ваше дело! -- сказал дядя Юфим и, махнув рукой, отвернулся в сторону. -- А только, -- добавил он, -- блажен человек, иже и скоты милует...
Между тем Культяпка взял Волчка за голову и, зажав ее между ног, цесело крикнул:
-- Сопля, бери-ка его, сукина сына, за хвост... за конец за самый... клади на шестерину-то, тяни к себе, а я к себе, а ты руби... Сразу отскочит...
Сопля охотно согласился и, ругаясь скверными словами, злой и страшный, схватил Волчка за хвост и сделал так, как учил Культяпка...
Волчок потихоньку повизгивал, точно ребенок, начинающий плакать, и моргал небольшими, умными глазками, не делая никаких усилий вырваться.
-- Вмазывай! -- крикнул Культяпка.
Кузнец взмахнул топором, как-то особенно крякнул, перекосил рот в сторону и ударил...
Отрубленный по самую "репицу" хвост остался в руках у Сопли.
Культяпка разжал ноги и пустил Волчка.
Сначала, вероятно, не сразу почуя боль, Волчок молчал, потом как-то неожиданно сразу раздался пронзительный не визг, а какой-то необыкновенно жалобный вопль, и собачонка, катаясь по земле, обливаясь кровью, делая усилия поймать остаток хвоста, побежала прочь...
-- Эх, ребята!-- произнес дядя Юфим и встал с места.-- За что? Нешто тварь виновата... бессловесная она... Эх! -- он опять махнул рукой и пошел прочь по направлению к сараю, где мы спали...
-- Брось хвост-то под бревна! -- торопливо и ни на кого не глядя, сказал кузнец. -- Да расходись кто куда... Коли сам спросит: "не знаем", мол... Ишь орет чорт, за версту слыхать.. Терешка, брось-ка топор на место... оботри кровь-то об траву.
Тереха понес топор... Я пошел за ним... Он отворил дверь, швырнул топор и, сойдя с крыльца, сказал:
-- Ну, и народ, Павлыч, а?.. Жуть!..
Свободное копирование
