Провинившиеся

Это случилось эдак в годах семидесятых. Я работала тогда в ящике. Ничего страшного. Просто так назывался закрытый завод «Почтовый ящик № ХХХ». Чтобы попасть на работу вовремя надо было пройти через проходную до восьми часов утра. Опоздавшему выдавали большой пропуск, сделанный из фанеры размером в газету, который не спрячешь, и его у всех на виду с позором приходилось нести. Порядки-то случались ой-ой какие. Однажды приехали в командировку две девушки из Ленинграда, но в брюках их на завод не пустили. Как они выкручивались, память не сохранила. Ну, ладно, нельзя было носить прозрачные капроновые блузки или платья с глубоким вырезом, что, не дай, бог, могло вызвать сексуальную агрессию у мужчин и отвлечь от работы, но в чем провинились скромные брюки никому неизвестно.

             Я не то, что слыла пунктуальной, но старалась проходную проскочить вовремя. Но, как говорят, и на старуху бывает проруха. Кто жил в ту пору помнит, а молодым все равно не объяснить. Как-то случилось, что во время рабочего дня мне понадобилось позвонить по городскому телефону. Работала я в то время в отделе главного технолога (ОГТ), простым инженером. Ну, а городской телефон находился только у начальника в кабинете. Я не горевала, потому что собиралась позвонить с телефона-автомата за проходной, на улице.

            Обычно в перерыв никуда не ходила, а перехватывая тормозок, с наслаждением погружалась в виртуальный книжный мир, уходя от повседневности. С нетерпением ожидала полдень, затем проглотив бутерброд, помчала на улицу, за проходную, чтобы звякнуть. Но не тут-то было. Один телефон-автомат не работал вообще, потому что какой-то отморозок оборвал трубку, ну, а возле второго, выстроилась очередь. Время разговора ограничивалось тремя минутами, но почему-то никто этого не придерживался, и за две копеечки хотелось наговориться вдоволь. Когда, наконец, подошла очередь, перерыв уже закончился, но звонок оказался важным, и, когда позвонила, перерыв уже закончился. Я надеялась, что прошмыгну проходную незаметно и усядусь за свой рабочий стол, как ни в чем не бывало. Но чье-то бдительное око все же засекло опоздание и доложило начальству, а, возможно, кто-то из боссов углядел, потому как в отделе устроили разгромное профсоюзное собрание с такой повесткой:

          1. Элла С. – злостная нарушительница трудовой дисциплины.
          2. Моральный облик комсомолки Эллы С.

         Наезд на опоздание оказался бы правильным, только наказание получилось уж слишком. Это напомнило мне анекдотец, когда влюбленный юноша нарвал цветов на клумбе, а милиционеры увидали, схватили и посадили за решетку. Состоялся суд, на котором молодому человеку присудили смертную казнь. Затем судья говорит:
— Ваше последнее слово, подсудимый.
Бедняга в ужасе: «Ну, товарищи, вы вааще...»
Так и мне хотелось сказать:
— Ну, товарищи, вы вааще…

         Мало того, что пропесочили, вынесли выговор с занесением в трудовую книжку, да, к тому ж нарисовали карикатуру в стенгазете и повесили на всеобщее посмешище.

 А вот обсуждение второго пункта вызвало глубокое недоумение.
Вот такие тяжкие обвинения выдвинули в мой адрес. Выступал начальник бюро Воротилов:
— Почему, будучи в командировке в Каменец-Подольске вы остановились в бальнеолечебнице? Это же надо набраться такой наглости, чтобы за счет завода свое здоровье укрепить? Совсем совесть потеряли?

— Одна гостиница сгорела, а во второй мест на было свободных, — оправдывалась я.
— А что вы вообще там делали?
— Нас учили на курсах, как работает вычислительная машина «Наири».
— А зачем она вам понадобилась?
— Но вы же сами меня туда послали. Я думала, что это нужно для работы.
— Индюк тоже думал и в суп попал. Вы бы еще на курсы акушерок поехали. Это тоже полезно!
Начальник продолжал:
— Нам доложили, что вы занимаетесь на платных курсах изучения английского языка. Это правда?
— Да, это так.
— А с какой целью?
— Просто так, не знаю, — пожала плечами.
— Может вы собираетесь в аспирантуру поступать? – с угрозой в голосе спросил Воротилов.
— Нет, не собираюсь.
— С вами ясно. Вы хотите предать свою социалистическую родину и свалить за бугор.

Время промчалось. Стенгазету, повисевшую пару месяцев, сняли, а выговор постепенно выветрился из памяти сослуживцев, только у меня запало в памяти это судилище.


Нелли Эпельман-Стеркис  9 апреля 2018 г