Моя мама, как большинство еврейских мам, восхищалась мною. Все, что бы мною ни делалось, считала идеальным, и мои даже самые нелепые поступки никогда не осуждались. В одном только она не могла покривить душой. Когда-то её родной брат, дядя Юзя, бывший кантор, пел в самой большой синагоге Белой Церкви, поэтому мои, даже не нулевые, а отрицательные музыкальные данные её удивляли.
Как и всем людям, которым слон наступил на ухо, мне нравилось петь. Вспоминается, когда мне стукнуло лет восемь, сосед со второго этажа, дядя Изя, зазывал в гости и просил, что-нибудь исполнить. Я затягивала: «Солнышко светит ясное, здравствуй, страна прекрасная!" Он умирал от смеха и удовольствия. А я - то думала, что он в восторге. Мама же выдержать мое пение не могла и умоляла: «Все что угодно. Только не пой!»
Я безответно любила музыку и лет пять добровольно и безуспешно насиловала фортепиано. Моя учительница музыки, которая нуждалась в учениках, а вернее в деньгах, бывшая дворянка, уверяла меня, что у меня есть чувство ритма. Я же надеялась, что от упражнений мой слух разовьётся. Но увы! Как только подросла, занятие музыкой забросила, и от пианино мы избавились.
Поэтому вопрос о музыкальном образовании дочери никогда не поднимался. Я заявила: «Мой ребёнок играть на пианино не будет никогда. Музыкой следует заниматься только талантливым.»
На мою беду на нашей недлинный улочке Черепановых, всего в 45 домов, неожиданно открылась музыкальная студия, и дочь, которая училась в пятом классе, без моего ведома туда пошла и записалась. Она тоже восторгалась музыкой, и ей втемяшилось научиться играть на пианино. Пришлось раскошелиться и купить подержанный инструмент. Мы отдали за него тогда аж 90 рублей, и в это же время я ухватила финские зимние сапоги за 180. То есть цена пианино равнялась стоимости одного сапога.
Когда мы уезжали в Америку в 92 году, то загнали его за 3000 купонов, совсем недорого, так как экономика обвалилась. Магазинные полки поражали пустотой, а на необходимые товары получали купоны, да и то их не хватало, так что было не до музыки.
А давным-давно, около семи утра, я шла по пустынной улице Котляревского на работу. Народ еще на проснулся. Летнее свежее утро не успело запылиться от проезжающих машин, как неожиданно из открытой форточки какого-то дома, мимо которого я шла, услыхала завораживающие звуки музыки. Я замедлила шаг, хотелось застыть и слушать бесконечно. Кто-то ранним утром уже музицировал. Мне казалось, что ничего более чудесного никогда не слыхала.
После этого, каждый день, идя на работу, с нетерпением ожидала, когда зазвучит пленительная музыка. Кем был этот невидимый музыкант, так и осталось неизвестно.
А недавно я наткнулась на строчки Северянина:
Кто играл? на чём? — не знаю;
Все покрыто тайной мглою;
Только помню, что те звуки
Власть имели надо мною.
Их мотив был так чарующ,
Так возвышен, полон ласок;
Вместе с тем печален, страшен
Описать его нет красок.
С тех пор прошла вечность. Я ходила на концерты, смотрела телевизор, слушала невероятно много замечательной музыки на интернете. Но почему в памяти запечатлелась та внезапная, утренняя, исполненная кем-то, может, даже учеником. Что это? Неожиданная благодать? Несовершенный слух? Неразвитый вкус? Или, просто молодость.
Свободное копирование
