Этот период оказался для меня хорошей школой, ибо кроме того, на бирже были организованы курсы по повышению квалификации, которыми руководили Борис Васильевич Щукин и Рубен Николаевич Симонов - два великолепных актера театра им. Вахтангова.
Они в учебном плане ставили «Соломенную шляпку» - Ля-Биша. И меня пригласили репетировать роль Нонанкура - отца семейства. Возраст мой никого не смущал, ибо я неплохо всегда гримировался, подражая своему кумиру М.А.Чехову. Получая еще заряд мастерства от этих великолепных руководителей, я набирал высоту.
Щукин необыкновенно подробно разрабатывал внутреннее действие актера, а Симонов был изобретателен на интересные мизансцены и комедийные трюки. Он непосредственно смеялся, когда я выполнял его задания. Он хорошо ко мне относился и как - то сказал: «Игорь, двери моей студии всегда для Вас открыты». Я тогда не воспользовался его предложением, мечталось о другом. Тогда у меня было замечательное событие. Я написал письмо Чехову, содержание которого было в том, что я, мол, еще не актер, но рассчитываю быть таковым и хочу работать у него в театре, то есть во втором МХАТе. Он ответил мне! С каким волнением я распечатывал конверт. Чехов сообщал мне, что к сожалению он не сможет со мной повидаться, ибо уезжает и порекомендовал осенью обратиться к Ивану Николаевичу Берсеневу. Уезжает! Куда? Надолго ли? Только потом я узнал, что навсегда.
Между прочим, не забыть бы мне, я хочу передать это письмо в Бахрушинский музей. Оно чудом у меня сохранилось.
Я, на всякий случай, обратился к Берсеневу, но разговор с ним мне не понравился. И я перестал лелеять мечту работать в этом театре. Но интереса к нему я не терял, хотя без Чехова он потерял мое сердце. Потом я буду сожалеть и возмущаться, когда его варварски закроют и лучшую труппу, коллектив больших художников разгонят.
Но в студию Симонова я не пошел и, пожалуй, поступил правильно. Между прочим у него в студии работали актриса нашего техникума Ирина Теплых.
В спектакле «Таланты и поклонники» она играла Нечину. Тогда она была замужем за Ф.А. Фортунатовым, нашим бывшим директором техникума, потом мы с ней встретились в сборном спектакле «Бесприданница» - Островского, где она играла Ларису, а я - цыгана. Ставил его Фортунатов, но спектакль в результате не пошел. С этим семейством у меня сохранились хорошие отношения.
А студия Симонова впоследствии была слита с ТРАМом, и был организован театр им. Ленинского комсомола. Ирина там работала, а много, много лет спустя мы с ней встретились в институте им. Баумана, где она вела чтецкий коллектив, а мы с Марочкой - театральный, о чем надеюсь пойдет речь ниже.
Как то на бирже подошла ко мне актриса Кабанова и предложила принять участие в создании в Москве «Историко-революционного театра» при обществе бывших политкаторжан и высыльных поселенцев. Находилось оно в Лопухинском переулке по ул. Кропоткина. Возглавляли его большие революционеры с богатым прошлым. Морозов- просидевший много лет в Шлиссельбургской крепости, Якимова, Вера Фигнер и многие другие бывшие народовольцы и эсеры. Начинал этот театр провинциальный режиссер Косьянов постановкой спектакля «Святые безумцы», где действующие лица были исторические и портретные.
И вот в один исторический день и явились мы с Володей Попрыкиным в этот создаваемый коллектив. Попадаем на репетицию «Святых безумцев» . И.... в истории моей жизни ударил колокол. Глаза!..Глаза Ольги Люботович сверкнули на меня любопытным взглядом. Гром! Молния! Все стихи: землетрясение, извержение вулкана, бури, - все объединилось и закрутили меня в свои путы. Ольга Люботович!... Ольга Люботович!... Глаза!...Глаза!... Марочкины глаза!..... И все! Вот и пришло настоящее. Поселилось в сердце на всю жизнь! Мысли, мечты, желания все обращалось к этой удивительной девушке.
Но мир не перестал существовать, нет! Напротив, он стал необыкновенно прекрасным, огромным и тысячи голосов патетической гармонии заполнили душу. Вот она жизнь! Вот ради чего стоило родиться и жить.
«Ольга Люботович, я люблю тебя!». - ежесекундно кричало сердце.
Пошли другие дни, по другому стало вокруг. Так не было! Такого никогда не было! Что делать?...
Опять вспомнил слова Льва Толстого из «Детства». Радость и мучение. Тоска, грусть и желанная мечта.
Оглянулся!... А вокруг оказались чудесные люди. Супружеская пара Преображенских - Сережа и Маша. Таня Маринич, Сарра Доброва. Два актера однофамильцы Смирновы - Коля и Вася - хорошие ребята. Завязалась дружба. Охвачены были идеей создания своего театра.
В результате от услуг режиссера Касьянова отказались и пригласили режиссера, ученика Вахтангова - Минаева Минай Германовича. Это была уже моя мысль, я с ним познакомился на работе в «Молодом театре» - был такой в Москве передвижной театр, но просуществовал недолго.
Во главе с Минаевым активно взялись за театр. В работу взяли пьесу Васильева «Корзина». Пьеса была построена на историческом факте побега одного революционера из Бутырской тюрьмы в вещевой корзине.
Мне, как не странно, было поручено сыграть в спектакле две роли: в первом акте студента-революционера Кулидзо, грузина по национальности, и во втором акте привратника тюрьмы.
К этому времени я уже имел опыт перевоплощения. И мои заочные уроки у Чехова вооружили меня. Мне удалось найти две речевые характеристики, а грузина, конечно, играл с акцентом. Подвижный, темпераментный грузин с танцем лезгинки и полусонный басовитый привратник. А уж два грима были созданы опять же по школе Чехова и любопытно, что моя родная мама не узнала меня в обеих ролях.
Марочка над этим фактом восторженно смеялась. Но это после премьеры, а пока у театра не было материальной базы, ибо общество оплачивало только режиссера и художника, а мы , кто где и как зарабатывали на стороне. Тяжеловато было, но интересно.
Марочка работала на заводе «Серп и Молот» в химической лаборатории. Наша дружба с ней переходила в другую стадию. Я ловил каждую возможную минуту, чтобы быть в ее обществе. Встречал ее у трамвайной остановки трамвая «А» у Каменного моста и провожал ее до дома на Якиманке.
После вечерних репетиций опять провожал домой. А одежка у меня была хилая, но я в любую погоду крепился и в результате - крупозное воспаление легких свалило меня в постель.
Добрая Марочка навещала меня и для усиленного питания приносила черную икру. Мама моя ревниво приглядывалась к ней, но ничего не говорила. Молчала. И, наконец, пришло выздоровление. В первый же день моего выхода на улицу я на скромные мои доходы приобрел себе брюки и вельветовую толстовку. А на другой день в «парадном» костюме отправился к Марочке с первым визитом. Это было 12 декабря 1929 года. Мороз был сильный. Снег хрустел под ногами, а на душе тепло.
Такое могло быть только раз в жизни!
Наши задушевные друзья Преображенские заранее знали о моем визите. И готовили сюрприз.
Марочка встретила меня очень гостеприимно, но несколько суетливо. Я был счастлив. Глаз оторвать от Марочки было совершенно невозможно, а она, как нарочно, все бегала на кухню и что-то хозяйничала. На мои просьбы не беспокоиться, она сообщила, что обычно хозяйничает ее сестра Рика, но сейчас она уехала на несколько дней куда-то в гости. И я понял, что добрая и внимательная Рика, предоставила нам возможность быть наедине.
То ли от смущения или от волнения я без конца говорил о театре и, конечно, о втором МХАТе, о Чехове. Марочке это нравилось, ибо сама обожала театр, и в свою очередь говорила о Гиацинтовой.
Пришло время сесть за стол. И тут Марочка, к ужасу своему, обнаружила, что бефстроганов подгорел.
