10 марта 1945 г.
<Семь месяцев не писал. Событий столько, что хоть отбавляй. А вот записывать не хотелось. Милый Жуковский! Дышал и дышу им, жизнию его и творением, жизнями близких ему. От всего этого -- свет и поэзия, то есть то, что нужно, без чего тяжело жить.
Он в моей юности не сыграл роли. А пришел поздно и незаметно. Постучался тихонько: Елена Кампанари мне дала здесь, в Париже, том огромный -- полный Жуковский (уже давно, более десяти лет). Иной раз заглянешь, посмотришь знакомые с детства "Ивиковы журавли", "Кто скачет, кто мчится"... Года четыре назад перечел его биографию -- краткий очерк. Но это из "наших"! И призадумался. Три года назад вновь начал читать, все по огромному тому -- и уже мелькнуло, смутно еще, неуверенно: "вот о ком написать бы".
Да, не торопясь он завладевал. Еще до осени был я свободен, а теперь нет. Под пушки и пулеметы августа он входил, медленно и вежливо, тихий, нешумный, мечтательный и благообразный и занял меня всего так, что теперь нет свободного угла. Его читаю, о нем читаю, о нем думаю. О нем и писать собираюсь. Если даст Бог сил, будет книга.
Сижу в библиотеке (Восточных языков), смотрю старые письма. Давние чувства, из-за могил, в чужом городе, до меня доходят лучше глупого радио, болтающего об избиениях. Мои тихие голоса говорят о любви, о примирении с земным горем и о Боге. Много о Боге! Те, в обществе чьем я сейчас, знали и умели о Нем говорить, потому что чувствовали "правильно", как выражалась одна светлая душа в Финляндии {Нина Геннадиевна Кауше, дальняя родственница В. А. Зайцевой, у которой В. А. и Б. К. Зайцевы гостили в Финляндии в июле-августе I93S года. После нападения Советского Союза на Финляндию Н. Г. Кауше переехала в Стокгольм. В архиве Зайцева хранятся некоторые ее письма.}, одна из праведниц современных.
И пока я читаю в большой зале -- по стенам шкафы с книгами, посредине столы -- вокруг меня все одна картина: два-три таких же, как я, "немолодых" русских, два-три десятка юнцов и юниц, шелестящих огромными словарями, выписывающих, отмечающих -- иногда в словарях их такие иероглифы, что избави нас Боже! -- Тут учат китайскому, японскому, русскому и турецкому, мало ли еще чему.
Когда взволнует читаемое, откладываю, сижу молча. Дуня Киреевская, Александра Воейкова, Василий Андреич Жуковский ("Базиль") -- это все свои, наши. Столетие нас разделяет. Но они ближе современников и невозможно их не любить.>
Свободное копирование
