6 февраля
Молодые люди и девушки Парижа... Между шестью и семью вечера неоглядные тьмы их выбрасываются из контор, магазинов, банков -- море на улице, море в метро. Зев метро на Place de l'Opera выбрасывает их столько, что автобусы останавливаются -- перед "человечеством". Целый день труд, забота, но вот и минута жизни "для себя". Сколько худеньких, изящных парижаночек, разных Жюльет, Жоржет, Симонн ждут в коридорах подземельных -- Жаков, Жанов и Эрнестов! Сколько поцелуев, нежностей и объяснений, иногда слезы, иногда гневные девические глаза... Мало стеснения. Не по бесстыдству, а по ощущению пустынности. Толпа, но все -- чужие, все -- чужие, значит, никого нет. Иногда, глядя на них, и улыбнешься: как любить-то здесь, в Париже, ведь, пожалуй, и не разберешь, чем Симонна лучше Жанны, столько их, и все похожи! Но вот они как-то разбираются, верно сторожат возлюбленных, вылавливают одного из тысячи, и он тоже, очевидно, не упустит.
Иногда приятно видеть эту молодежь в поезде к Со, Бурларену. Все-таки, сколько веселья! Изящества и воспитанности. Поезд выходит, весною, из кругов Парижа, в духоту вагона вдруг ляжет золотой, закатный луч, и с равнины к Орлеману донесет -- цвет яблонь, милую зелень пшеницы, пестрые куски цветов и маков -- медленно вращается над ними трубка оросительная -- крестообразно. Хоть кусочек воли, неба, золота неподдельного. Русское сердце всегда уязвляется видом чужих нив, цветущих садов. Ну, а для них это свое. Но они и не очень смотрят. Хохочут, орут, колотят друг друга (юноши). Шутки все вековые: положить визави на колени ноги, сделать вид, что нос и поднести ладонь к самому лицу соседа, нахлобучить ему шляпу и т. п. Но исполнен весь этот театр легко, чисто и весело.
Ну, вот, Бурларен, холм, и белые вишневые, грушевые, сливные сады тихого Со. Дети Парижа разбредаются по домикам -- игрушечным, на многолетние гроши сколоченным. Все же вдохнуть настоящего воздуха. Пора, пора после Парижа...
Свободное копирование
