<5 августа 1866 г.>
В настоящее время я переживаю ужасные и самые тяжелые дни. Я писал раньше, что вероятно вследствие того, что самых известных литераторов засадили в крепость и части, Некрасов сказал стихи Муравьеву. В это время я еще был спокоен, потому что Некрасов обещался поместить 2-ю часть романа "Горнорабочие" в майской книжке и хотя потом отложил до июньской, но все-таки уверил и выдал мне 50 руб. Кроме этого, брат Курочкина -- Владимир просил меня не оставлять редакцию "Искры" своими статьями. Вейнберг, редактор "Будильника", меня лелеял, печатал статьи, просил тоже писать. По всей вероятности и Курочкин, и Вейнберг думали, что засаженных литераторов сошлют, и мы дескать будем довольствоваться и этим. Только гг. Пыпин, Антонович и прочие не обращали на меня внимания, и бывало когда придешь в редакцию "Современника", боятся даже поздороваться с тобой, а разговаривали больше в другой комнате.
Говорили, что будто Пыпин и Антонович разошлись с Некрасовым после его стихов Муравьеву, но однако я их видел у Некрасова.
Некрасов уехал в поместье, а через две недели или раньше запретили "Современник" и "Русское Слово".
Я стал продавать Звонареву свои сочинения за 500 руб. Он давал 200 или 300. Я попросил Вейнберга, тот хотел поговорить Базунову, даже настоять на том, чтобы он купил их за 500 руб. Звонарев обещался сказать ответ через неделю. Вероятно ждал Некрасова.
В это время я уже жил в Петергофе у той же Пермяковой. Нанял я на лето комнату за 25 руб. Об ней я писал в статье "Город в садах", о которой я буду говорить ниже.
Приезжаю я в город за получением из "Искры" денег. По моему счету на Василье Курочкине было старого долгу -- за "Внучкина" 13 руб. да за статью "Женщины Никольского рынка", которая была мною названа "На Никольском рынке", мне приходилось рублей 18, так как я получал по 6 коп. за строчку, да за окончание "Внучкина" 9 руб. А надо заметить, раньше я от Владимира Курочкина получил в течение 1 1/2 мес. 15 руб., а потом он говорил всем, как Усов, что у него денег нет.
В книжном магазине "Современника" я узнал, что Некрасов приехал. Я же не имел ни копейки и написал Некрасову письмо: что он будет делать с романом, так как я ему должен в счет его 100 руб.? Если он будет издавать какой-нибудь журнал, то нельзя ли его продолжать под другим названием, или не купит ли он его у меня за 150 руб.? Я просил его уведомить меня. В этот же день я узнал, что Некрасов хочет рассчитать подписчиков Шекспиром. А Вл. Курочкин, выдав мне 5 руб., сказал, что он не будет платить долги брата. Корков, прикащик, заведывавший делами "Современника" и сотрудник "Будильника", сказал мне, что Пыпин своего адреса в конторе не оставил и никого не хочет принимать к себе. Звонарев сказал, что он насчет моих сочинений подумает до осени, т. е. до октября месяца.
Между тем в "Будильнике", т. е. у Вейнберга, засели статьи "Аккуратные люди" -- три очерка, "Белуга", которые он хотел печатать, "Квартира No 25", которую он нашел "избитой фразой". Я написал статью-письма "Город в садах" -- два письма. В "Искре" исчезли статьи "Яков Петрович" и "Дедушка Онисим", о которых я ни от кого не мог добиться вести, даже не знаю, у кого они.
Некрасов через 4 дня уехал. Я ходил к Пыпину, живущему в Петергофе, три раза и не заставал дома. Он послал мне письмо, что о планах Некрасова ничего не знает и рукописи все сдал в контору.
В "Будильнике" между тем захрясли мои статьи "Глухие места" и "Белуга", которые Вейнберг хотел печатать в первом же No. Я остался без денег, занял у здешнего судебного пристава В. два рубля и поехал в Питер. Вейнберга в интендантстве, где он служит столоначальником и куда хотел определить меня, потому что он в родне с Устряловым, я не застал и отправился к Вас. Курочкину, которого вместе с прочими литераторами около этого времени выпустили. Там я застал Вейнберга. Он сказал, что "Белугу" и второе письмо "Город в садах" -- о мировом судье -- цензор перечеркнул, так что нельзя печатать, а "Глухие места" он пустит в следующий No.
А надо еще то заметить: "Будильник" выходит в пятницу, а г-жа Степанова, заведывающая хозяйственною частью журнала, потому что муж ее -- какая-то размазня и больше курения соломенных папирос ни на что не способен,-- изволит приезжать в город через неделю, в четверг.
За статью "На заработки", напечатанную в "Искре", Курочкин выдал мне 21 руб. 12 коп., а Дмитриев, бывший тут же и холодно поздоровавшийся со мной, ядовито заметил, что автор за рабочих деньги получил.
Зашел в книжный магазин "Современника"; там мне предлагают за сочинения только 150 руб.
Сходил к Базунову. Спрашиваю:
-- Вам говорил Вейнберг насчет издания сочинений Решетникова?
-- Я его уже два месяца не вижу. А вам что угодно?
-- Мне бы хотелось продать свои сочинения. Я -- Решетников.
-- Я вас не знаю. Пусть Вейнберг поговорит.
Через неделю опять сидел без денег. Послал в Петербург жену, и та узнала от Вейнберга, что Базунов обещался подумать до осени.
За "Глухие места" я получил деньги, а "Белугу" и петергофского мирового судью просил Вейнберга передать в "Искру", но прошел месяц, -- и они не переданы. Теперь Вейнберг обещался напечатать "Ильин день" и обещается уже три недели, наконец, известил меня через писаря, что эта статья сошла с очереди (?)...
При таком положении дел литературы я вывожу такое предположение, что у нас г.г. издатели и редакторы отдают предпочтение своим приятелям и людям состоятельным; так например огромные статьи купца Стахеева, богатого человека, печатают в "Будильнике" или целиком, или печатают без перерыва в трех нумерах, а мой "Глухие места" были прерваны на два месяца, потому, как сказал Вейнберг,-- надо же и другим дать хлеб. Воронов под подписью Хохотов печатает почти в каждом No "Будильника" и иногда даже по две статьи. В "Искре" какой-то Веселый сочинитель и Минаев тоже катают по две статьи, тогда как я не могу допроситься, чтобы Курочкин потрудился прочитать мои статьи.
Я несколько раз просил Вейнберга уведомить меня о статьях и об издании сочинений, но он и не думает отвечать, а желает, чтобы я сам приехал в интендантство, где я должен буду унижаться перед сторожами.
Теперь уже август месяц, а в половине сентября я должен буду непременно уезжать из Петергофа. Нужно отдать хозяйке 13 руб., Ф. Каргополову 25, жена заложила шубу за 48 руб., да кормилице нужно отдать 15 руб. А содержание чего стоит? И всего этого редакторы не хочут и знать, а станешь им говорить об этом, они замечают: "Жениться бы не надо было". Ну разве они не скоты после этого!
Кроме этого я писал своему воспитателю письмо, чтобы он ехал в Петербург ко мне <...> {<Две строчки в рукописи вымараны.>}, но дядя послал мне письмо с укоризнами, смысл коих тот, что я напрасно уехал из Перми и мог бы теперь служить в Перми. В заключение написал, что он и писать мне больше не будет, и писем моих не будет принимать. Пенсии ему дали 3 руб. 50 коп. в месяц. Капиталу у него 300 руб., а дом в Перми стоит 700 руб.
Вот тут и подумаешь, как жить. И я вполне уверен, что кроме моей жены, никто не посочувствует моему положению теперь. Будь я каким-нибудь образом вдруг богат, все эти господа редакторы будут заискивать моей дружбы, будут печатать статьи, а про настоящее мое положение и речи не будет. Такова уже наша литература. Тоже советовали мне некоторые господа отдать роман в "Отечественные Записки". Это тоже довольно хорошая штука с ихней стороны. Или им досадно, что я не сидел в крепости? Тогда, я думаю, не так бы смотрели на меня. Но едва ли.
Думаешь -- думаешь, ничего не можешь придумать. И не знаю, до чего меня доведет эта невежливость гг. редакторов "Искры" и "Будильника", если так будет продолжаться долго... Уж я, кажется, не виноват.
5 августа 1866 -- канун моего приезда из Перми в прошлом году. Еще, значит, прибавился год страданий.
Свободное копирование
