Надежда Александровна Строганова, жена ученого, сама образованная отлично (гимназия, Высшие женские курсы и Сорбонна), - женщина лет шестидесяти; острый ум, холерический темперамент. Внешность относится к тому реликтовому типу, который мне повезло застать в живых: смуглое сухое лицо, жгучие черные глаза протыкают тебя насквозь; так же забраны на тем волосы, но заколоты небрежно, темно-серые пряди выбиваются из допотопной прически; такой же черный балахон без пояса, от горла до земли, с узкими рукавами до пальцев облегает ее тощее подвижное тело.
Строганова приехала к Варфоломеевым отдыхать, общаться с близкими по духу людьми. Насколько видно со стороны, все уважают ее, подчиняются ее воле. Вот на самом верху просеки под сосной сидят они втроем на подстилке: Таня Варфоломеева - беленькая застенчивая голубка, запинаясь, детским голоском читает Евангелие. Зоя шьет, опустив голову и ресницы, лицо ее печально и серьезно. Надежда Александровна слушает и комментирует каждый абзац, каждую строку. Я подсела на траву, она, как бы соглашаясь, кивнула. Меня прельщает ее эрудиция, она, кажется, интересуется мной, прощупывает знани и взгляды. Я не боюсь спорить с ней о Спинозе, Лейбнице и Бергсоне, отстаивать Восток - она его резко отвергает, переходит в наступление, решив обратить меня, подчинить себе, как наивную Таню и глубоко верующую Зою. Происходят такие, например, диалоги:
- А вы ходите в церковь?
- Иногда, на похороны. И к заутрене, ради настроения - посмотреть на крестный ход, на свечи, лица... по традиции, конечно.
- Какой ужас! Где ваша душа? - Она припугнула меня адом.
И еще:
- Вы читали "Столп и утверждение Истины" Флоренского?
- Нет. Нет еще...
- Очень жаль. Напрасно - Тане шестнадцать лет, она его знает и понимает.
- До сих пор не попадался, но о нем говорят, что трудно понять.
- Стыдно. Вы - крещеный русский человек, занимаетесь философией как язычник! Пора заложить фундамент православной веры.
Флоренского прочитать ей обещала (но не исполнила: книга показалась слишком мудреной). Так как я вольный кочевник на просторах мысли, на таком тяжелом фундаменте строиться не хочу и забивать сваи догматов в себя не дам. Легко держась за ветки Природы, я совсем не поддаюсь агрессивному влиянию извне.
Тем не менее мы продолжали беседовать о высоких материях. В Москве Строгановы жили в Кривоникольском переулке, что позади Арбата, в неуютной коммунальной квартире. В комнате Н. А. стоял многоярусный киот, мигали две лампады, иконы были завешаны платками от нежелательных советских глаз. Жильцы были все "свои" - странноватая особа Валентина Наполеоновна Кугушева, высокая девушка без ноги, на костылях, и какие-то две старухи.
Война зажгла в Н. А. Строгановой пламя патриотизма. Непримиримая ненависть, инфляция и нехватка продуктов питани выжгли ее душу и тело - остались кожа да кости. В последний раз я посетила ее поздней осенью 1941 года, когда немцы вплотную подступили к Москве. На мой риторический вопрос "Что-то с нами будет?" она срывающимся голосом в ответ: "Не с нами, а со Святой Русью!!" В мрачных глазах ее дымился гнев. Дико возбужденная, взлохмаченная, злая, Н. А. при всей своей истинноправославности стала похожа на ведьму. Через полгода великим постом 1942 года она умерла от истощения.
Свободное копирование
